Я ненавижу

Самостоятельное расследование продвигалось медленно. Коростелин был вынужден, с одной стороны, заниматься новыми делами, которые подбрасывало ему начальство, с другой – не оставлял в покое Арсеньева. Петр Аркадьевич стал у него идеей фикс. Он чувствовал, что становится почти одержимым, но это его не пугало. Так и должно быть, когда человек относится серьезно к своей работе и долгу.

У него не было пока ни жены, ни детей, так что свободным временем Александр располагал вдоволь. Отец, с которым продолжал жить Александр после смерти матери, часто упрекал сына за излишнюю замкнутость, советовал жениться или хотя бы завести подругу. Сам же Коростелин, слушая его, думал о том, что семья сделала бы его уязвимым. Пришлось бы думать и о ее безопасности. Когда речь заходит о больших деньгах, люди становятся беспощадны. Русская мафия на весь мир прославилась своей жестокостью. Достаточно было одного разговора с полковником, того, самого первого, чтобы понять – он не остановится ни перед чем, если понадобится.

Александр и за отца боялся, но ни о чем не говорил ему, после смерти матери тот и так переменился, провел несколько недель в больнице с сердечным приступом, стал немногословным, угрюмым. Жалел Александр отца, но отступить от своего решения не мог, чем бы оно ни грозило обернуться.

Несмотря на круговую поруку, царившую в окружении полковника, свидетели находились, и вскоре Коростелин знал очень много о второй жизни Петра Аркадьевича, жизни криминального воротилы и подпольного бизнесмена. Знал об игорных заведениях, которым покровительствовал Арсеньев, получая за это щедрую мзду от владельцев. Знал о его связях с крестными отцами влиятельных преступных группировок города. Но чувствовал, что все это еще только цветочки. В тот злополучный вечер тринадцатого февраля он после долгих переговоров встретился с человеком, который должен был рассказать кое-что о поставках наркотиков в Петербург. Поставках, к которым, как считал Коростелин, полковник Арсеньев имел непосредственное отношение. Следователь давно подозревал, что основа империи господина полковника зиждется вовсе не на игорных заведениях, и очень рассчитывал на информацию, которую обещал предоставить некий Малецкий. Этот Малецкий, как было ему известно, сам одно время входил в число доверенных людей Арсеньева, но после некоторых разногласий полковник решил от него избавиться и уволил, лишив доли в бизнесе. Малецкий затаил обиду. Он готов был даже сотрудничать с ментом, только бы напакостить хоть немного бывшему патрону, но при этом осторожничал и не сразу решился на личную встречу, ради которой Коростелин, не задумываясь, отложил все домашние дела.

Встреча закончилась, едва успев начаться. На пустынном переулке в два дома Александр пересел в машину Малецкого. Тот оказался щупленьким, вихрастым парнишкой несерьезного вида. Здорово нервничал и поминутно оглядывался. Переулок был темен, даже в окнах редко где горели огни – прямо хоть фильм про блокаду снимай.

Это место и этот человек с беспокойным бегающим взглядом, похожий на перепуганную птицу, потом много раз вставали перед внутренним взором Александра. Они с Малецким не успели обменяться и парой слов. Мина была заложена под сиденьем водителя и, видимо, управлялась дистанционно. Был все-таки кто-то на этой заснеженной темной улице, и всякий раз, возвращаясь в памяти туда, он напрягался, пытаясь найти невидимку, готовящегося нажать на роковую кнопку. Известно ведь, что в подсознании человека остаются даже самые ничтожные и вроде бы не замечаемые им мелочи. Те, что можно вызвать гипнозом. И Коростелин коротал долгие часы на больничной койке, стараясь откопать в памяти неуловимую фигуру убийцы. А зачем? Он и сам не мог бы сказать. Но тогда это почему-то казалось ему важным.

Первое время к нему никого не допускали, кроме отца да нескольких сочувствующих из числа коллег. Репортеры напрасно толпились возле госпиталя. Путь к палате пострадавшего для них был закрыт. А когда он смог принимать посетителей, то никого из числа пишущей братии уже не интересовал. Время подбрасывало новые животрепещущие темы, о следователе Коростелине уже никто не помнил – ни СМИ, ни общество, защите которого он когда-то мечтал посвятить свою жизнь!

Да и не стал бы он делиться с репортерами деталями своего злосчастного расследования. Во-первых, прямых доказательств не было – материалы, собранные им, исчезли в тот же вечер, когда произошел взрыв.