Я смотрю на Оула. Он боится не столько за меня, сколько за сохранность того, что живёт уже сотни и тысячи лет – за нас. Именно нас. Потому что мы – это фундамент, я понял это только в том сне, в котором мне пришлось быть одному. Я упаду без него. Без бесконечного Оула. Без куклы, которая значит для меня больше, чем всё человечество вместе взятое. Я не хочу спасать то, что не способно тратить себя. Я не хочу спасать мир, в котором нет места частям.
Мы делали это, как простые люди. Улыбались, дотрагивались друг до друга. Любили? Больше. Намного больше. На этом стоял прежний, цветущий мир.
Я обессиленно прислоняюсь лбом к обнажённой груди Оула. Хрустит слишком чистое одеяло у нас в ногах. Я чувствую, как длинные пальцы моего бесконечного возлюбленного прикасаются к моей спине. Я чувствую, как Оул дрожит. Он плачет. Он понимает, что скоро мы попадём на тропу, у которой есть свой конец. Которая ведёт в пункт назначения, к которому мы так стремились.
Есть ли у меня план? У меня есть лишь единственный выход.
Я – записная книжка.
Я – воля.
Я – некромант.
...
Быть машиной так просто. Так просто отключаться простым нажатием кнопки. Но процесс, запущенный человечеством, не может быть остановлен щелчком пальцев. А это значит, что нужно искать новый путь. Закрывая глаза, мы думаем, что ничего не видим. Мы думаем, что отгораживаемся веками от мира на пару мгновений. Мы думаем, что всё под контролем, потому что несмотря на отсутствие зрения у нас есть другие чувства.
Но ведь на самом деле, если закрыть глаза, мир перестанет существовать.
Всё способно на ложь. Каждый шорох, каждый запах и, уж тем более, каждое чувство. Как мы можем быть уверены в том, что окружающее нас Нечто нам не врёт? Как мы можем быть уверены, что мы вообще живём?
То, что не жило, умереть не может.
Я умереть не могу.
… Я лежу на полу. Я жду Её знака. Если я просто выйду на улицу и отдам свою жизнь за человечество, ничего не случится. Если я выйду с пушкой наперевес и лишу всех окружающих страданий, ничего не случится. Постепенно второстепенные герои уходят со сцены, расчищая место для финальной сцены. Они будут пятиться, они не будут смотреть назад. Им плевать, куда идти, лишь бы подальше от опасности, постепенно накапливающейся в воздухе вокруг меня и Неё. Она забирает моих друзей, как бы дёшево это ни звучало. Она забирает всё. Она думает, что я приду за всем этим. Она думает, что я такой же вещист, как и все те, кого я пытаюсь спасти. Только вот я понимаю под спасением не совсем то же, что и она. Я чувствую запах грязных отпечатков её пальцев повсюду. Скоро мне будет чудиться эта вонь даже на собственных пальцах. Она и есть чума. Эпидемия. Болезнь. Я породил смертоносный вирус, от которого болеют люди. Она же есть их смерть. Я всегда отказывался от Неё, от любой Её подачки, от любого предложения, но я не могу отрицать тот факт, что мы с Ней – части одной и той же ошибки. И только я смогу исправить обе части.
- Можно? – голос Рихарда вырывает меня из раздумий. Я смотрю на него. И завидую. Не потому, что я хочу такой же жизни. Я малодушен. И я хочу, чтобы это всё просто кончилось. Я хочу просто смотреть со стороны. Произносить ободрительные речи, кивать и сожалеть. Я хочу сочувствовать.
- Можно, - тихо отвечаю я и перевожу взгляд на окно. Я уже давно не видел солнца.
- Я принёс тебе кое-что.
Я слышу, как шуршит целлофан сигаретной пачки. Улыбаюсь. После того случая этот парень говорит не так много, как хочет. Я протягиваю руку, не глядя, и в мои пальцы протискивается сигарета. Щелчок зажигалки, секундное тепло обдаёт руку. Затягиваюсь. Глупая и символичная привычка – последнее, что осталось от меня, от Джесса. Даже в своём теле я не чувствую себя в безопасности. Рихард по-турецки садится рядом со мной. Я всё ещё пялюсь в прямоугольник окна.
- Я знаю, что тебе нужно выговориться, - произносит он.
- С чего ты взял?
- Я вижу это по тому недовольству, которое проскользнуло по твоему лицу, когда ты увидел в дверях не Оула.
Я хмыкнул. А я действительно заразен.
- Что ты хочешь от меня услышать? – спрашиваю я, отрываясь наконец от созерцания серого неба за стеклом окна. Глаза Адельберта блестят, когда на них попадают отражающиеся от зеркала солнечные зайчики.
- Что-нибудь о нашем неутешительном будущем, - парень улыбается. Так просто и искренне. У меня что-то давит внутри. Становится немного неуютно. Я просто не привык.
- Ты не поймёшь.
- Ну и что?
Мне начинает нравиться этот немец. Я сажусь напротив него, пристально смотрю в его глаза. Слишком близко. Но он не боится. Ни меня, ни того, что я могу ему сказать.
- Она хочет построить новый мир на пепле старого. Вырастить новый лес, сжигая каждый пенёк древнего и могучего, цветущего тысячелетиями. Но она не знает и не понимает одной крохотной детальки. - я наклоняюсь ещё ближе, прямо к лицу Рихарда. Чувствую его дыхание, касающееся моего лица. – Люди могут чувствовать.
- А деталька не такая маленькая, - Адельберт улыбается, и я замечаю ямочки на его щеках.
Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев
Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное