Я не верю в анархию (Сборник статей)

Молодостью исчерпывается жизнь, как бы мы, глупые, ни старались убедить себя в обратном. За молодостью — дай-то Бог каждому, пока приходит пора отдавать приобретенное с процентами, а бедная жизнь едва теплится в воспоминаниях. Чем ярче воспоминания, тем больше должны быть отдаваемые проценты — это старо и банально.

Молодость культуры — пора экстенсивного освоения вновь открываемых ресурсов, сопровождаемого безудержными взрывами радости и веселья. Новая же культура России уж лет семь-восемь как платит по счетам — вот вам и ее так называемая новизна.

Люди, эту культуру олицетворяющие, давно известны если не всем, то многим — главное, что известны так называемой молодежи. Мнениями старшего поколения, видимо, нужно пользоваться чрезвычайно осторожно: оно взрослело в такие времена, когда, взрослея, каменеешь, и после даже большие праздники приходятся то не к месту, то не ко времени. Потом ведь вот еще что: очень трудно о чем-либо говорить с традиционно русским обществом, ибо его наследственная некрофилия давно стала темой не только научных изысков, но и досужей трепотни, неизмеримо более ценной для людей, чем наука.

Новая культура и тут не оплошала: "Поплачь о нем, пока он живой, люби его таким, какой он есть".

Робкий вопрос: а можно просто любить, не оплакивая?

Нынешние властители русских умов и сердец словно сговорились самой жизнью своей ответить "нет".

Это, как правило, глубоко трагические фигуры, и их духовных предков естественно искать среди трагических фигур ушедшего, но не забытого искусства.

Чувствую себя обязанным начать с Пушкина — но только из вежливости, ибо, если его и вовсе не упомянуть, будет некрасиво. Явные же предшественники Башлачева, Летова, Ревякина, Янки и других — в гораздо менее отдаленном прошлом.

Вся современная русская поэзия как-то почти бессознательно воспиталась на «форели» и «Лазаре» Кузьмина — знаю, очень спорное и очень невежливое утверждение, но даже не осмелюсь его доказывать — тут и завязнуть недолго. Оставим любезным читателям возможность самим судить о правильности или ложности этого постулата.

Наследников у Кузьмина, естественно, не оказалось, а в 60-х вдруг оказался один запоздалый — ох, как зачешутся кулаки у официальной критики, когда узнают, кого я имею в виду! Прошу у всех прощения за наглость — но его зовут Владимир Высоцкий.

Дальше — не совсем напрямую, а как-то через Шукшина — очарованный смертник Башлачев, не пожалевший себя и своих невообразимых стихов, чтобы дать — да не каким попало, а именно русским, более всех в том нуждавшимся — понятие о саморазрушении личности и об утере гармонии как о величайшем триумфе творчества.

Кажется, принято считать Янку не то ученицей, не то наследницей, не то "бабьей песней" Башлачева. По-моему, это слегка для ее памяти уничижительно — ибо при ближайшем рассмотрении все «отражения» и "параллельные места" оказываются фальшивыми. Исторические корни ее поэзии, видимо, те же, что и у Башлачева, но совсем свой генезис, совсем особый путь и совсем самостоятельная, и тоже триумфальная, потеря гармонии.

Этих двух гениальных русских поэтов роднит не стилистика и не техника, а прежде всего то, что они не написали ничего лишнего.

Зато в избытке лишних стихов у другого якобы панка, якобы анархиста, якобы черт знает кого еще, а в действительности гениального русского поэта Егора Летова.

Что-то вроде бы как я слишком увлекся всякими шокирующими читателя заявлениями. Ну, в самом деле, кому из летовских фэнов (черт бы побрал этот навязчивый жаргон) пришло бы в голову, что их кумир (какое мерзкое слово!) — не волосатое пугало для добропорядочных обывателей, не какой- нибудь ошалелый ниспровергатель устоев, не рок-лицедей, откалывающий коленца на самых предосудительных сценах, а русский поэт, место которого мало что в одном ряду с Башлачевым, Ревякиным и Янкой, но также и с Высоцким, Кузьминым, Лермонтовым? Аргументация?

Никакой. Общественному мнению угодно было узаконить время в качестве единственного судьи для произведений искусства. Эта выдумка, ей-богу, очаровательно, но судить — значит выбирать между разными точками зрения или, что плодотворнее, интегрировать их. Нельзя же допустить, чтобы пропало впустую такое суждение о Летове, раз оно существует. Поэтому гораздо важнее вовремя высказать это суждение, нежели утруждать себя и других доказательствами его справедливости. А то как бы не проморгать Летова, пока проходит необходимое для суда время. Башлачева вот проморгали.

Нас, российских граждан, никак нельзя упрекнуть в недостатке любви к отчизне, но вот какая неприятность: мы любим прежде всего причитать над ней и оплакивать ее, так же как и своих духовных вождей. Как любит родную землю новая культура?

А кого об этом спросить? На кого равняться? С кем согласовывать сове, кровное понятие о том, что такое Россия?

К тому же они и сами себя оплакивали заранее. "Нас убьют за то, что мы гуляли по трамвайным рельсам". Могло ли в искусстве прошлого появиться что-либо столь же страшное, бытово-прозаическое и точное? Наверное, можно не отвечать.