Я навсегда тобою ранен...

Ну уж хренушки. Я улучил момент, когда атакующий высунул нос из-за скалы, и выстрелил. Взметнулась борода, этот крендель что-то выкрикнул и открыл по мне ураганный огонь! Я только успевал отпрыгивать – как видно, у этого парня под рукой было много метательного материала. Еще одного врага нажил. Вот уж воистину – друзья приходят и уходят, а враги накапливаются. Я дождался, пока он закончит бомбардировку, произвел еще два выстрела и полез на скалу – благо наваленные глыбы позволяли это сделать. Краем глаза видел, что Куницын делает то же самое, но значительно правее – выдернул тесак и с оскаленной физиономией карабкается на штурм горы.

Но наверху уже никого не было. Мы встретились, тяжело дыша, неприязненно посмотрели друг на дружку, запрыгали по камням. Существо растворилось в своих мирах – голый камень, провалы, пещеры, никого живого...

Мы метались, надеясь ухватить этого гада за хвост – тщетно.

– Капитан, отдайте ружье, – проскрипел зубами Куницын. – Черт возьми, неужели вы не понимаете?...

Я отодвинулся от него подальше – взвинченный, раздосадованный, с содранной коленкой, этот парень мог на меня броситься.

– Спускайтесь, Куницын. И уходим отсюда быстрее, пока этот гад опять чего-нибудь не вытворил...

Но мысль о завладении собственным оружием превратилась у этого парня в идею-фикс. Он и Мурзина подбил! Мы уходили в страшной спешке, чуть не волоком таща растрепанных девиц. Лезли через бугры, бегом преодолевали открытые участки местности и чуть шеи не свернули, вертя головами. Возбуждение не унималось. Я упустил момент, когда эти двое договорились. Мурзин охнул, присел – типа ногу подвернул. Я бросился к нему, он толкнул меня бедром, и я разложился на плоском валуне. Подскочил Куницын, началась свалка. Пистолет оказался подо мной, карабин висел сзади; Куницын, хрипло дыша, пытался его вывернуть. Я ударил локтем. Он охнул, получив в живот. Я перекатился, пистолет свалился под камень; к нему метнулся Мурзин, но споткнулся и, потеряв очки, куда-то делся. Куницын, стиснув зубы, пер как танк. Я отшвырнул его ногой, приподнялся, и, пока он морально готовился к новой атаке на стража законности и правопорядка, прыгнул за пистолетом...

Драка завершилась молниеносно. Мурзин ползал на коленях, вышаривая очки подслеповатым носом. Куницын тяжело дышал, неприязненно рассматривая пистолет, смотрящий ему в живот.

– Вот щас как тресну, – пообещал я. – Дабы неповадно было.

– Капитан, отдайте ружье, – пробормотал Куницын. – Оно не ваше, вы не имеете права...

– Мои права всегда при мне, – отозвался я. – А ваши права, Куницын, – птичьи. На первый раз прощается, но, если повторите попытку, обещаю неприятности. Мужчины, блин, на грани нервного срыва...

– Не отдавайте им оружие, Артем, – дружно прокомментировали ситуацию девицы, а Рита добавила: – Ну их на фиг, от греха подальше...

Теперь я шел сзади, на безопасном удалении от этой теплой компании, и уныло размышлял, что долго таким макаром не протяну. Слишком много обязанностей на усталых плечах: от подачи команды «Воздух!» до расследования преступлений. Когда Мурзин действительно подвернул ногу и завизжал от боли, я к нему уже не пошел. Сел на камень и с интересом наблюдал, как он пытается подняться. Стелла довела его до камня, закатала штанину и едва дотронулась до лодыжки, как он опять взревел.

– Это вас бог покарал, Мурзин, – прокомментировал я издалека, на что он отозвался интеллигентной бранью.

Передвигаться он в итоге смог, опираясь на толстую ветку, но каждый шаг давался с боем, и скорость упала в разы. Рита стала хвататься за живот, жалуясь на рези. Стелла поранила запястье, схватившись не за то, за что надо было; бинтовалась на ходу, ворча, что курсы медсестер, оконченные в лохматом году, были очень кстати. Один Куницын не жаловался – упорно пыхтел, прокладывая дорогу. Ландшафт мрачнел. Скалы уплотнялись, создавая неодолимую преграду, лес отступал. По обоим берегам Ашлымбаша простиралась величавая горная страна. К полудню мы уперлись в сплошные каменные завалы и встали, озирая безрадостную перспективу.

– Надо покорять, – пожал плечами Куницын, на всякий случай вооружился увесистым каменюкой и полез в гору.

– Господи, – сказал Мурзин, опираясь на палку, – да мне же такое вовек не осилить...

На заключительном этапе подъема он встал на колени и удивился, почему такой способ передвижения сразу не пришел ему в голову. Когда, хрипя и выражаясь, Мурзин дополз до наивысшей точки этой клятой горы, мы стояли наверху, впечатленные зрелищем. Горная страна тянулась на север – не охватная взглядом. Снежные вершины стали ближе, ярче, выразительнее. Ашлымбаш бурным потоком втягивался в Алымшанский кряж. А слева, буквально метрах в трехстах, глубокая трещина разрывала землю, упираясь в долину Ашлымбаша. Изрытая стена вертикально падала вниз. Над пропастью, чуть ниже облаков, кружились орлы...

Подойдя поближе, мы снова погрузились в каменные дебри, чреватые получением травм и атаками неопознанных субъектов.

– Сюда! – крикнул из тумана Куницын. – Здесь тропа!