Я навсегда тобою ранен...

Незнакомец испарился – я его не видел. Надеюсь, он тоже меня не заметил – не зря же я в целях безопасности проделал по лабиринту внушительную дугу и почти не сопел. Через двадцать минут я сидел за раздробленной скалой и с любопытством озирался. Гряда сместилась, стала более покатой. Лабиринты продолжались и на этой стороне, но теперь я видел реку метрах в ста от укрытия. Вернее, не саму реку, а черноту обрыва, откуда доносился плеск воды. А еще костер у края расщелины, и пятерых людей, одетых по-походному, сидящих в тесном конспиративном кружке...

По-хорошему, я должен был выйти и торжественно объявить собравшимся, что они находятся под наблюдением. Но решил повременить. Не бросится этот крендель на пятерых, трое из которых сильны и пышут здоровьем. Люди приглушенно беседовали. Мужчина что-то вещал хорошо поставленным голосом. Хихикали девицы. Нужно было срочно менять диспозицию. Несколько минут я вглядывался в окружающее пространство, пытаясь вычислить незнакомца. Не удалось. Пришлось работать на страх и риск. С максимальной осторожностью я на корточках выбрался из-за скалы и отправился в просвет между сомкнувшимися глыбами...

Спустя отрезок времени я лежал на козырьке фрагмента неживой природы и ловил обрывки разговора. Впрочем, тайн государственной важности туристы друг другу не поверяли. Отблески костра плясали по лицам...

– Главное, хозяйская сметливость, – хвастливо заявил Валентин Голованов, манипулируя над костром. – Если видишь, что бежит еда – не зевай. Консервы никуда не денутся, потом съедим, а вот здоровая дичь, да под водочку... Готовьтесь, коллеги, – еще десять минут, и будет чем стимулировать свои хватательные навыки.

«Утку зацепили», – тоскливо подумал я, поводя носом.

– Насчет консервов – ты прав... От них точно ласты склеишь... – проворчал закутанный в штормовку Мурзин. В профиль его лицо казалось плоским и каким-то не вполне доделанным.

– Из ласт и склеили. В лучшем случае, – произнес Куницын, сидящий анфас к «зрительному залу». Девицы, жмущиеся друг к дружке, хихикнули.

– Да что ты понимаешь! – возмутился Голованов. – Моржовая тушенка – шикарный деликатес! Миру это чудо еще предстоит понять, оценить и вздрогнуть! Единственный цех по переработке ластоногих на планете – в чукотском поселке Лорино. Открылся совсем недавно. Ты подожди, Куницын, – через год-другой производство расширится, тюленей и моржей в консервированном виде будут поставлять в лучшие дома Европы по элитным ценам...

– А у тебя она откуда? – сдерживая смех, спросил Мурзин.

– Приятель привез.

– Приятель явно не из общества по защите моржей, – развеселилась рыжая.

– И их детородных органов, – грубовато добавила брюнетка.

Люди вразнобой смеялись. Из-за пламени костра глаза теряли чуткость, я не видел, что творится вокруг. Мир обрывался, остался оранжевый кружок и люди, чье присутствие в необитаемом мире смотрелось неестественно. Голованов провернул на огне обмотанную капроновой нитью тушку. Брюнетка потянулась за спину, подтащила зашарканную магнитолу. Забубнило что-то российское – без голоса и слуха, на что компания никак не отреагировала. Кому на нашей эстраде вредило отсутствие вокальных данных? Люди продолжали беседу. Брюнетка сделала комплимент мужчинам – какие они упорные и выносливые. Лично у нее уже никаких сил, ноги гудят. Да и привыкла, что где-то рядом должны быть удобства. Рыжая заикнулась о бродяге, которого давно не видели, но тему замяли. Польщенный Голованов откликнулся на комплимент, выразив удивление: все присутствующие мужчины примерно одного возраста – 34 – 35 лет, то есть средний возраст мужчин на планете – пик «упорства и выносливости». Имеющий привычку спорить Мурзин тут же заявил, что средний возраст – понятие непостижимое; в Монако, например, средний возраст – сорок три, в Уганде – четырнадцать, в России – хрен его знает. Живешь, потом вдруг – бац! – засмеялся немногословный Куницын. Все вздрогнули, потом накинулись на Куницына – типун тебе на язык, разве так можно?

Потом настала тишина, раскурили трубку мира, в которой явно был не табак, и вновь заструилась беседа. Брюнетка жаловалась на хрупкий организм, на усталость, на то, что в состоянии стресса у нее снижается интенсивность кровотока, скрипит потертое седло и саднит лодыжка. Куницын заявил, что усилием воли можно войти в состояние так называемого «синдрома аналгезии» – когда ты заставляешь себя не чувствовать боль. Голованов вспомнил про «принцип пяти», распространенный в китайской армии – когда на марше четверо бойцов несут пятого, который в это время отдыхает. Я вертелся на скале и активно беспокоился. Где этот бабуин? Может, подкрадывается, бросится, как орел на мышку? Но тут Куницын запустил трубку мира по второму кругу, и беседа потекла ближе к теме.

– В натуре, ребята, мне кажется, за нами действительно кто-то шел... – понизив голос, сообщила Стелла. – Я уж и крестилась, и глаза терла – не могу избавиться, и все тут...