И вместо того, чтобы, как я сначала намеревался, рассказать ей про Косташа и про сарацина, выручившего нас из драки, а, быть может, и про распросы Карла, что, видимо бы, ее заинтересовало, я, присев рядом с ней на горячую, прямотаки раскаленную лестничную ступеньку, не своим, пересохшим голосом сообщил, что меня, кажется, все-таки забирают в армию: никаких исключений в этом году не будет, ничего не поделаешь, придется взять в руки винтовку.
- Да? А ты не хочешь? - спросила Елена.
Я ей объяснил, что кто же этого хочет: год, а, может быть, и полтора провести в солдатской казарме - отупеешь совсем, перестанешь что-либо соображать, но, по-моему, эти доводы не произвели на Елену должного впечатления.
Она сказала:
- А вот я бы рада была, если бы меня куда-нибудь взяли. Хоть в казарму, хоть в женское подразделение. А то через месяц выпускные экзамены, и - пустота. Никому не нужна, катись, куда хочешь...
- Ты, наверное, можешь пристроиться в какую-нибудь контору, - подумав, сказал я.
- Могу, - согласилась Елена. - Но - неохота...
Она подняла голову, и теперь лицо ее, освещенное солнцем, находилось на уровне моего. Глаза у нее почему-то были закрыты, а сквозь тонкую голубоватую кожу просвечивали дымчатые прожилки.
И упругие губы казались горячими и живыми.
- Ладно. Не хочется говорить об этом. Пусть все будет как будет...
Голос у нее был такой, словно - жизнь прекратилась.
Стеклянный голос.
Тогда я, пугаясь собственной смелости, осторожно тронул ее за плечо и повернул к себе.
Я боялся, что она сейчас удивленно поднимет брови.
И отодвинется.
Я бы тогда, наверное, провалился сквозь землю.
Но Елена не сделала ни того, ни другого.
А, наверное, застигнутая врасплох, изумительно покраснела. И вдруг быстро, как будто в ней что-то оттаяло, облегченно прильнула ко мне всем телом.
Губы у нее действительно были горячие и живые.
Правда, я почти ничего не чувствовал.
Гулко бухало сердце, и весенняя бешеная капель звенела по городу.
Дымно светило солнце.
А из-под зеленоватых облупленных складских ворот неожиданно выскользнула серая мышка в бумажной короне и вдруг, видимо, испугавшись не меньше меня, отскочила и - встала на задние лапки.
8. М А Р О Ч Н И К. И С Т О Р И Я К У К О Л.
- А-а-а!.. - пронзительно закричал Дуремар. - Так ты думаешь, что если тебя назначили исполнителем, то ты можешь и людей оскорблять, сколько хочешь?! Рожа тюремная!.. Грабишь тех, которых казнишь, думаешь, мы не знаем?!. Уголовник!.. Пролетарий немытый!.. Подожди, придет еще время, чтобы с тобой разобраться!..
Он попытался вскочить, как червяк, выдираясь из-за стола своим долговязым телом, но не успел: мощный, обросший желтыми волосами кулак Ценципера, будто пушечное ядро, врезался ему прямо в челюсть - пролетел громкий шмяк, Дуремар опрокинулся вместе со стулом, оголенные ноги его в полуботинках беспомощно залягали воздух.
- Чтобы язык свой укоротил! - заметил Ценципер.
Мальвина взвизгнула. Темный высокий бокал, стоящий возле нее, опрокинулся.
Хлынуло на колени вино.
- Друзья мои!.. - потрясенно сказал Директор.
Пальцы его умоляюще переплетались.
И даже сарацин, осовевшй, казалось, до потери сознания, тоже отреагировал: быстро отодвинулся от стола, и ладонь его судорожно схватилась за рукоять ятагана, видимо, готовая вырвать лезвие и стремительно описать им широкий оборонительный полукруг.
Мягкие, набрякшие от попоек глаза неожиданно распахнулись:
- Хэрр!..
Сверкнули наплечники.
В общем, суматоха получилась изрядная.
Не включилась в нее только странная, большеглазая девушка, сидящая с другой стороны стола - чрезвычайно спокойная, по-видимому, лет восемнадцати, с рыжеватыми подкрученными волосами, спадающими на мохеровый свитер, и с такой бледной кожей, что щеки казались голубоватыми, - она просто курила, неумело затягиваясь и буквально сразу же после этого выпуская клубы ядовитого дыма.
Точно сама сигарета была ей противна.
Она походила на школьницу.
Марочник осторожно придвинулся к ней и, воспользовавшись тем, что на них никто не обращает внимания, негромко спросил:
- Кажется, вас зовут Елена? Я не расслышал... Что вы здесь делаете, Елена, вам это, вроде бы, не по возрасту...
Он не имел в виду ничего особенного и, когда девушка, пристально посмотрев на него, так же тихо произнесла: Вам то что? С вами я спать не буду... - то спокойно пропустил эту подростковую дерзость мимо ушей, и сказал еще мягче, стараясь вызвать ответную искренность:
- Просто мне показалось, что вы еще слишком молоды для подобной компании...
- А повестки из мэрии получать не молода? - спросила девушка.
- Какие повестки?
- На принудительное переселение. К аборигенам. Это значит, годится?..
Она вдруг закашлялась.
- Так вас включили в очередной транспорт? - догадался Марочник. - Но позвольте, разве не существуют возрастные ограничения?