— Напрасно, молодые люди. Кока растворяет в себе печали, головную боль, почечные камни… Она вообще все в себе растворяет, даже стаканное стекло, если не торопиться пить всю порцию залпом и присмотреться. Но в данном случае это холодный чай, просто лимон оттуда я уже выел вместе с корочкой. Гуляете?
— Скорее, по работе. А ты что здесь делаешь, Лук?
— Как это что??? Не видно разве? Мечтаю о Париже.
— Ах, да, точно, извини. Так, значит, мы помешали тебе мечтать?
— Не, я уже доканчивал. Я правильно понимаю, что тебе сию минуту надо будет срочно куда-то ехать, и ты решил попросить меня о дружеской услуге?
— Ты чего? Какой еще услуге? Я у тебя ничего не собирался просить!
— Заботливо и с тактом присмотреть, чтобы к… Свете (Света, да?) не приставали посторонние ловеласы, пока ты отсутствуешь. Поопекать ее вдоволь. — Лук с ног до головы обежал девушку задумчивым взглядом, и та судорожно вцепилась Филу в рукав пиджака.
— Все шутишь. Не бойся, лапушка, я никуда не собираюсь срочно ехать и уж ни под каким видом, ни на минуту, не доверю тебя этому шустряку-шестидесятнику. Лук, она же тебе в дочери годится, как тебе не стыдно — обжигать ее голливудскими взглядами, не по возрасту нахальными и пылкими?
— Почему это мне должно быть стыдно? Я, в отличие от некоторых, не шастаю по паркам в рабочее время с сомнительными намерениями, не окружаю себя каждый раз все более и более ослепительными красотками. Жена знает?
— Я не женат.
— Опять?
— Света, не обращай внимания: это он разволновался в твоем присутствии, его приколам сто лет в обед… Спасибо… Сколько с нас, посчитайте сразу, будьте добры?
— Да нет, ничего, я и сама люблю поюморить под настроение. — Филарет по просьбе официантки принялся искать в бумажнике купюры помельче, а Света тем временем лучезарно улыбалась этому Луку, показывая, что ей не противно общаться с новым знакомым и она ничуть не боится его шуток и 'ухаживаний'.
— Более того, ты оскорбил меня, Филарет, назвав шестидесятником, что абсурд, если учесть мой спелый, но недостаточный для этого диагноза возраст, привычную мне среду обитания и общественно-политический образ мыслей. И все же в такой великолепный день я тебе прощаю и твою распущенность, и 'шестидесятника', и жадность, выразившуюся в неспособности поделиться последним…
— Вот спасибо, дорогой. Ты чего?
— Сиди, я пойду еще чайку возьму. Надо было ей сразу сказать, да поздно сообразил. В хорошей компании даже у трезвенников горло пересыхает в полтора раза чаще обычного…
— Ну как он тебе?
— Ничего, нормально. Но… странный такой и мнит о себе много. А сколько ему лет?
— Не знаю. Вероятно, меньше пятидесяти.
— Да? А я думала, что больше. А почему… — Но Лук уже вернулся, и девушка запнулась.
— Сударыня, давно собирался задать вам вопрос… Вы позволите?
— Конечно, спрашивайте. — 'Когда давно? — вертелось на языке у Светы, — когда мы друг-друга знаем несколько минут от силы…'
— Красота редко бывает столь совершенной, как у вас. Чем, какими достоинствами вы компенсируете это непростое обстоятельство? Трудитесь в сфере изучения иностранных языков, внедряете инновационные проекты? Или просто снимаетесь в череде однотипных блокбастеров?
— Я… не совсем понимаю…
— Он делает тебе комплименты, вот и все. Лук, мы и вправду здесь по работе, и не приставай к девушке, она тебя стесняется.
— Странно. То ты всегда укоряешь меня, что я молчу на твоих интернетовских реалити-шабашах, то осуждаешь вежды мои, манеры мои, то вдруг рот затыкаешь.
— Угу, уста еще скажи.
— Уста — это специальный рот для меда и поцелуев, я же — философ.
— Так потому, что у тебя все невпопад получается. В прошлый раз, кстати, ты позиционировал себя как писателя.
— Это не важно, не надо оправдываться… Укорять, вместо того, чтобы гордиться…
— Чем гордиться, тобой, что ли?
— Нет, но знакомством со мной.
— Я обязательно исправлюсь. Над чем сейчас трудишься?
— Ну там… есть один проект, завершаю… Осевая философская проблема, вокруг которой и строится вся вещь, такова: почему-то ноги используют в пищу гораздо чаще, чем руки.
— Блестяще, Лук, просто и гениально! Сразу ясно, что не какая-нибудь белиберда. Вот только читатель может не оценить, или не так понять…
— Читатель? Читатель — это пассивный графоман. Кому нужно его мнение?
— Действительно. Крупноформатная вещь?
— Ну так… листов на 17 авторских… Художественная — отвечу, опережая твой следующий вопрос..
— Ого. Целый роман. А сюжетный, или более модных очертаний?
— Роман без сюжета — что драка без участников. Вроде бы пока неплохо идет, самому нравится. И еще одна странность: почему тебе всегда холодная вода достается, а мне из того же самого источника, из-за того же прилавка — как повезет?
— Сам же и ответил — как повезет! Дашь почитать?
— Удача принадлежит везучим. Дам. Но ты не прочтешь.
— Почему это?
— Потому что планы твои, жизнь твоя — внезапно изменятся, и мы не увидимся долго, и даже очень долго.