Я люблю тьму [СИ]

— Виктория, это уже неприлично! — пыталась вернуть разговор в приличное русло бабушка, но необычного гостя было уже не остановить. Он долго смотрел на меня, смотрел изучающе, так, что я снова принялась прятать дырку в носке. Такому необычному человеку пошли бы яркие голубые глаза, но они оказались светло — зелёными, почти прозрачными, как стекло, с крупными чёрными зрачками. Стало даже немного неуютно: зачем меня так разглядывать? Во мне что, есть что-то необычное? Или сейчас, по традиции, мне поставят на лоб очередной штамп «Не годится»?

— Ржавчина? Ох, действительно… — Светозар спрятал амулет обратно под рубашку. Мелькнул ещё один шнурок с руническим символом, но я не успела разглядеть, с каким именно. И это ещё не всё, что я знаю! Я могу и больше рассказать — хотя кто мне даст? Учёный наверняка знает это сам. Хм… учёный. А я их всех представляла эдакими чудаковатыми старичками, рассеянными профессорами из старых фильмов. В самом деле, разве можно сидеть над книжками всё свободное время, когда ещё есть столько всего, что хочется сделать?! Другое дело — если не нашлось никаких других занятий, тогда да, можно заняться самообразованием… Но не делать же это своей работой!

— Виктория, уйди, — бабушка любит, чтобы мной можно было хвастаться, но — вот парадокс! — терпеть не может, когда я в центре внимания. Как же, ведь здесь она, единственная и неповторимая Светлана Романова, воспитавшая столь замечательную внучку. В её воображении я делаю всё, чтобы добиться славы, а вот все букеты, награды и премии несут ей. А она подгребает их себе под бок, и дёргает меня за ниточки — работай, мало, мало! В детстве, читая забытую папой фэнтезийную книжку, я думала, что баба Света похожа на дракона. Большого дракона, спящего на подстилке из добытых другими сокровищ.

— Зачем же вы так настойчиво её гоните? — вскинул брови Светозар. — Если бы меня беспокоила её осведомлённость, я бы сообщил. Но, поверьте, мне даже приятно видеть столь любознательную девушку. Когда-то я и сам был таким же.

«Когда-то»… А ведь нас разделяют, максимум, десять лет.

— Если вас интересует тематика моих исследований, заходите в любое время, — вот бы мне такую уверенность в себе, чтобы не замечать испепеляющих взглядов бабы Светы. — Прошу прощения, уважаемая Светлана Николаевна. К слову, возможно, мой вопрос покажется вам неделикатным, но вы, случайно, не в родстве с царской семьёй Романовых? Конечно, это не тот период истории, на котором я специализируюсь, но всё же…

Бабушка расцвела, и разговор потёк по привычному руслу: царственные предки, плохие коммунисты… Больше ничего необычного. Хорошо хоть, никто не понял причины моего волнения.

Учёный, значит. Интересно.

Глава IX Холодно

Новый школьный день начался подозрительно мирно: никто не толкнул в раздевалке, не спрятал рюкзак, не запер в туалете, чтобы после меня обвинили в опоздании. Скажете, в старших классах такой ерундой не балуются, это удел малолеток? Ну — ну. Поправьте розовые очки и продолжайте верить, что пони кушают радугу.

А потом пришёл пусть и последний, но далеко не за это нежно любимый урок — обществознание. В нашей школе его следовало бы переименовать в уроки политически — идейной пропаганды и навязывания нездорового «патриотизма». Наш президент самый лучший, вот будет вам восемнадцать — голосуйте только за его партию! Однажды вякнув, что, согласно изучаемой конституции, мы имеем право на свободу политических взглядов, а пропаганда и навязывание караются по соответствующей статье, я схлопотала тройку в полугодии, вызов к директору и очередной штамп «Ваша девочка — хамка, такие ничего не добиваются и сдыхают под забором».

Естественно, я рисовала в тетради. Чем ещё заниматься на таком идиотском уроке — не слушать же эту престарелую маразматичку! Прелесть, а не рисунок: наша классная с усами Гитлера, рука выкинута вперёд в нацистском приветствии, за спиной развевается характерное знамя. Закончив, я пару секунд полюбовалась, а затем достала карандаш. Итак, мадам, вы теперь в моей полной и безоговорочной власти. Как смотрите на то, что вам вырежут язык и навесят на губы внушительный замок, чтобы наверняка? Что вы там мычите? Простите, не понимаю, я никогда не разбиралась в языке глухонемых. А теперь глазки. Тык карандашом в один, в другой, так, что на листе останутся дырки, а в воображении — кровавые провалы. Мадам, куда же вы, не умирайте! Я ведь ещё не закончила. Сейчас я отрежу вам уши — медленно, тупым ножом, в роли которого выступит ластик. Взмах, другой — и разрежу голову на дольки, как мандаринку. Но это после того, как по кускам отпилю каждый пальчик, каждую руку и ногу… А может, не стоит убивать? Оставить в живых и сбросить в выгребную яму её собственных мерзких слов? Пусть захлебнётся в том дерьме, которым ежедневно нас пичкает!