Я люблю тьму (СИ)

Краем глаза я уловила что–то чёрное и довольно крупное, стремительно надвигающееся. Повернула голову — и тотчас «что–то» врезалось в оконное стекло, прямо напротив моего лица. Кажется, я завизжала, отшатнулась, вскочила со стула, запнулась о его ножку…

А потом стало тихо. Я озадаченно моргнула, уставившись в потолок. Может, я оглохла?! Да чтобы мадам Гитлер заткнулась, по меньшей мере должен рухнуть весь мир!

Грянул взрыв хохота. Смеялись все, а я мечтала об отбойном молотке. Пробить пол, смыться на первый этаж, а там и фундамент, и зарыться в землю, глубоко–глубоко, где меня точно раскопают разве что археологи. Или тюкать по ржущим рожам, пока не треснут, как скорлупа грецких орехов. Бац. Бац!

— Ну ты, княгиня, блин, даёшь! — фыркая и давясь, выкрикнул Костян. — Так шугануться от вороны!

Мадам Гитлер посмотрела на экран компьютера, поджала губы и неодобрительно покачала головой:

— Я всегда говорила: увлечение мистической чушью не способствует наличию устойчивой нервной системы.

А дикий ржач со всех сторон, как будто меня запихнули в конюшню, наверное, способствует, да?! Почему ты не заставишь их заткнуться?! Или ты тоже ржала бы, если бы не почётное звание преподавателя?! Молотком тебе по башке. Бац. И помоев сверху. Представив суровую, ярко накрашенную мадам Гитлер со свисающим с уха рыбьим скелетом и кучкой плесневелой вонючей капусты, запутавшейся во взбитых накрученных волосах, я улыбнулась. А ей идёт!

Им всем на меня плевать. И почему каждый раз такое чувство, словно я узнаю это заново?..

А сообщение — чёрт с ним. Дома посмотрю.

Глава V Скоро

В нашем доме настроение бабушки легко определяется по качеству приготовленного обеда. Если содержимое тарелки отдалённо съедобно — где–то сдохла парочка медведей, произошло солнечное затмение, Луна оказалась на одной линии с Меркурием, ввиду чего баба Света лишь милостиво кивнёт на дежурный рассказ о том, как прошёл день. Если же оно плохо отковыривается, чёрного цвета и пахнет гарью, то понадобятся какие–нибудь очень хорошие новости, чтобы спасти свою бренную тушку от неминуемой расправы. Я отправила в рот очередную вилку малосъедобной бурды, некогда, очевидно, бывшей фасолью с луком: сегодня милостей от природы ждать явно не стоит.

Бабушка молчала, а воздух постепенно наэлектризовывался и звенел от нарастающего напряжения. Так, одежда вроде бы чистая, в вилках не запуталась, домой вернулась минута в минуту… А может, и не во мне дело? Маловероятно, конечно. Ведь это же очевидно — во всех бедах мира виновата одна только я.

— Нет, ну какая наглость! — неожиданный хлопок ладонью по столу, такой, что подпрыгнули тарелки, а у меня вывернулась из руки ставшая отчего–то скользкой вилка. Подпрыгнула, отлетела чуть в сторону — дзынь, дзынь — оставляя за собой жирный след. Бабушка фыркнула и встала из–за стола. За ней всегда в такие минуты наблюдаешь, как за диким зверем — например, за львом, который может наброситься и разорвать на мелкие–мелкие кусочки. Только вот московская кухня — это вам не саванна, в траве не спрячешься.

Московская львица не спешила набрасываться — нарезала круги вокруг будущей жертвы, делая вид, что просто переставляет сковородку с плиты в холодильник, а грязную тарелку — со стола на край раковины. Наконец, она остановилась, хлестнула разбегающийся в разные стороны воздух полотенцем и воскликнула:

— Какие, однако, встречаются неприятные люди! Вот уж от кого, от кого, а от Фаины не ожидала такой подлости!

Напряжение спало, а руки, сжатые в кулаки, разжались. Во имя Люцифера и зелёных ежей, всё–таки не я накосячила, а всего лишь наша квартирантка. Я наклонилась за вилкой, стукнулась второпях затылком о столешницу, а баба Света даже не заметила: от немедленной лекции на тему меня спас звонок в дверь. Уперев руки в боки, она направилась в прихожую, и я мысленно пожалела неизвестного человека: ему придётся туго. Тем временем бабушка вернулась; следом за ней в кухню вкатилась круглая и пухлощёкая старушка в очках на золотой цепочке. От обычного румянца Фаины Григорьевны не осталось и следа, как и от тихого, совершенно не учительского голоса. Теперь хоть понятно, как она приструнивает расшалившихся учеников. Оказывается, тихая учительница музыки всё–таки умеет повышать голос! Вот так открытие.

— Фаина, может, не стоит торопиться? — баба Света уже выдавила из себя насквозь фальшивую улыбку. В её стиле — сначала ругать человека, а при встрече превращаться в медовый пряник. Круглая старушка покачала головой:

— Нет, нет, и не просите! Всё уже решено. Я сегодня же съезжаю, сегодня же, слышите?

Вилка снова полетела на пол. С чего вдруг?! Фаина Григорьевна появилась полтора месяца назад, когда сняла принадлежащую нам квартиру по соседству, доставшуюся бабе Свете от её ныне покойной подруги. Я даже запомнила, почему она, коренная москвичка, вынуждена снимать жильё: всё дело в её сыне, который, не посоветовавшись с дорогой мамой, начал ремонт. И теперь она вдруг возвращается в родные пенаты? Словно подслушав мои мысли, бабушка всплеснула руками: