Я люблю Капри

— У тебя есть фотоаппарат? — спрашивает Люка, прислоняясь к парапету между своими добрыми друзьями — Сальваторе и Фабио.

— Где-то в сумке, — отвечаю я и начинаю поиски.

Первым я вынимаю коричневый сверток и откладываю в сторону.

— Ты не отнесла его? — хмурится Люка.

— Она сказала, что я могу оставить его себе, — объясняю я.

— И ты его не открыла?

— Ну, она сказала…

Я останавливаюсь, чтобы не повторить: «Откроешь его в тот день, когда поцелуешь свою настоящую любовь».

Вместо этого я говорю:

— Я знаю, что там.

Люка смотрит на меня с любопытством.

— Там свадебное платье, которое Винченцо купил для Розы, — говорю я. — Она его так и не надела ни разу.

— И она отдала его тебе?

— Да!

— Это чудесно.

— Я знаю. Хочешь посмотреть?

— Конечно! Только, пожалуйста, не открывай, если ты к этому еще не готова, — говорит Люка, глядя на пожилую женщину в кроссовках и бейсболке, которая появилась в противоположном конце балкона.

— Я готова, — говорю я. — Это идеальное место, даже если мы не совсем одни.

Задержав дыхание, я разглаживаю коричневую бумагу. Я уже готова запустить палец под клейкую ленту, но останавливаюсь, поднимаю голову и говорю:

— Люка, поцелуй меня!

Он тут же одаривает меня совершенным поцелуем — нежным, искренним и волнующим. И я понимаю — сейчас самый подходящий момент увидеть то, что может однажды стать моим свадебным платьем.

26

Платье — нежнейшего сливочного цвета, украшено на талии граненым под бриллианты хрусталем, пышный подол мерцает и переливается на солнце. Рукава почти прозрачны, и вдоль каждого, от плеча к запястью, пропущена блестящая лента. Юбка уже смялась. Люка встряхивает и расправляет ее профессиональным жестом, потом подает платье мне, и в глазах его почти угадываются слезы. Он вздыхает:

— Ты будешь в нем похожа на principessa.[85] Схватив фотоаппарат, Люка щелкает меня так быстро, что я даже не успеваю воскликнуть «Где моя корона?». Потом он поворачивается к женщине в бейсболке и спрашивает:

— Не могли бы вы нас сфотографировать? Она секунду сомневается, потом соглашается. На одном снимке мы улыбаемся как сумасшедшие, а на другом — обмениваемся легким поцелуем. Потом женщина достает свою камеру и просит Люка сфотографировать ее рядом с Сальваторе. Она говорит, что приехала из Калифорнии и просто обязана была проехать на машине по Амальфи, потому что друзья сказали ей, что это итальянский эквивалент шоссе вдоль тихоокеанского побережья.

— И какие у вас впечатления? — спрашиваю я.

— Ну, я-то думала, что это приличная горная дорога, но здесь…

— Мне говорили, дороги здесь очень сильно виляют из стороны в сторону…

— Дело не в дороге, а в водителях, — протестует дама в бейсболке. — Эти итальянцы — просто сумасшедшие! — Она бросает взгляд на Люка. — Я никого не хочу обидеть.

— Никто и не обиделся! — улыбается Люка.

— Я недавно была в Риме, так можно подумать, что светофоры там расставили для украшения!

Фотосессия продолжается — голландский молодожен трогает Люка за руку и просит сфотографировать его с молодой женой. Я наблюдаю за Люка с благоговением. Поверить не могу, что он смотрит на меня с тем же чувством. Я перебираю хрустальную вышивку и думаю о Винченцо: это платье — овеществленный фрагмент его любви.

— Знаете, лучше не показывать жениху платье до свадьбы — это плохая примета, — советует мне американка.

— Все плохое уже случилось, — говорю я ей в приступе безудержной искренности. — Он женат на другой.

Какое-то время американка пораженно на меня смотрит.

— Да у вас нет никакого уважения к святости брака! — бросает она сквозь зубы. — Где вы набрались такой наглости? Такой жестокости? Вы хоть немного подумали о его жене?

Я испуганно моргаю, не понимая, как мне удалось пробудить в ней такой гнев.

— Вы представляете, что это такое, когда муж вам изменяет? — голос ее срывается.

Она несомненно представляет, с грустью осознаю я.

— Вы мне отвратительны! — заключает американка и удаляется, искоса бросив в сторону Люка исполненный ненависти взгляд.

Я смотрю в землю. Невероятно — я сделала то, чего клялась никогда не делать. Совершила поступок, за который бы презирала других, и прежде всего — маму. Я переступила черту, стала наследницей изменницы. До сих пор я высоко держала голову, даже не помышляя опуститься до того, чтобы попробовать понять, почему такое случается. Конечно, сейчас это происходит сплошь и рядом, происходит со всеми. За такое преступление теперь не арестовывают. Но эта американка в бейсболке не знает предыстории… Я пытаюсь отмахнуться от ее слов, но меня охватывает отвращение к самой себе. Я могу привести миллион подтверждений правоты ее слов. Во мне нет больше уважения. Ни к святости брака. Ни к жене Люка. Ни к себе.

— Что с тобой? — спрашивает Люка, опускаясь рядом со мной на колени.

— Похмелье начинается. — Я сглатываю подступивший к горлу комок.

— Тут неподалеку есть небольшое кафе, — говорит он, указывая в пространство. — Пойдем попросим воды?

— Хорошо. — Я киваю и принимаю его протянутую руку.