"Я - кто?! Сенсей?": Вжиться и выжить. Том I.

— Ирука-сенсей! Вы живы!

Тяжело ворочающийся мозг зацепился только за окончание фразы.

— Жив, жив, слезь, — выдохнул, — с меня. Задушишь!

Перед глазами, которые чуть ли не каждую секунду закатывались, как после наркоза, плясали цветные пятна, чёрные точки, да и голова гудела так, что невозможно было сосредоточиться. Прикрыв веки, я почувствовал металлический привкус на разбитых губах. Лицо трогать не решился, потому что под дрожащими пальцами угадывалось что-то, напоминающее корень дерева. Грязными руками по побитой роже? Не, спасибо, обойдусь!

С трудом сглотнув сухим горлом, едва удержался от кашля. Втянув воздух носом, я отчётливо почувствовал сырость и запахи леса. Они успокаивали, точно лошадиная доза снотворного, а мне и без того хотелось спать. Сползти спиной по шершавой коре и лечь мешало только ноющее, как от побоев, тело.

Почему-то именно в этот момент мне показалось важным различить без помощи глаз то, что меня окружает; кроме дерева, подо мной была холодная трава, земля, сыроватая, как после дождя, и запах лапши быстрого приготовления. Последнее так сильно выбивалось из общей картины, что я распахнул глаза, и нечто оранжево-синее снова попыталось меня придушить. А я даже отстраниться не мог, чтоб отпихнуть чересчур активно радующегося ребёнка. Кто это? Я его знаю? А он меня?

Сил хватило только чтобы спросить: «Ты кто?», но прежде, чем я услышал ответ, сознание меня покинуло.

Очнувшись, как после кошмара, я рывком сел и скрючился от жуткой боли. Застыв так, я боялся вздохнуть или пошевелиться, только хватал ртом воздух, чувствуя, что задыхаюсь.

Немного привыкнув, я попытался оглядеться, но муть, которая стояла в глазах от слез и той гадости, что приходится смаргивать утром, мешала разглядеть хоть что-то.

Единственное, что смог понять по цветным пятнам — комната не моя. Слишком светлая и просторная, против крохотного пенала, куда солнце заглядывает, лишь отражаясь от окон соседей.

Когда зрение пришло в норму, я совсем растерялся и потерял сознание от того вороха вопросов, что распирали мою трещащую по швам черепушку.

Придя в себя, недоуменно, но осторожно, завертел головой. То, что показалось сном, не пропало, не превратилось в мою комнату. Я никак не мог понять, где нахожусь и как сюда попал. Похоже на больницу и не похоже одновременно. Повернув голову, вынужден был зажмуриться, чтобы унять резь в глазах. А немного привыкнув, посмотрел в окно. Из-за яркого полуденного солнца толком ничего не смог разобрать. Через шуршавшую от несильного ветра крону деревьев видно было только широкую полосу чистого голубого неба без следа белых шлейфов самолётов и прямоугольников небоскрёбов, обычно нависающих над такими низкими зданиями.

Звуки ещё больше запутали: если не считать звонкого чириканья-свиста мельтешащих за окном ласточек и стрижей, здесь было довольно тихо. Не слышно машин и людей. Ещё заметил, что в палате нет ничего пластикового. Даже окна, и те деревянные. Правда, странные: тонкая рама, даже не двойная, и два стеклянных листа, похожих на раздвигающиеся окна в маршрутке.

Вытерев заслезившиеся глаза о подушку, чтоб не шевелить лишний раз руками и ногами, шипя повернулся на бок — спиной к окну. Жёсткая койка заскрежетала пружинами, и мерзко скрипнуло резиновое покрытие под простынкой, и теперь я мог осмотреть не только потолок и дерево, но и саму палату. Тут стояли ещё пять пустых коек на колёсиках, а может, больше — я не видел из-за ширмы, что находилась на моей половине комнаты. Ширма из белой холстины на металлическом каркасе казалась новой, только немного смущало, что кое-где на ткани угадывались пятнышки крови, хоть и тщательно замытые. Перевернувшись на спину, чуть приподнял голову. Рядом с каждой койкой стояла низенькая тумбочка и металлическая стойка, к которой в фильмах прикручивают пакеты с какой-то бесцветной гадостью или кровью для переливания. Рядом со мной стояла такая же. Только сейчас решив принюхаться, я обнаружил, что тут пахло не хлоркой, а какими-то травами вроде полыни. Особенно сильно ими пахло от меня самого. Откинув голову на тонкую подушку, я попытался восстановить события прошлого дня, чтобы понять, как я здесь вообще оказался и почему замотан, как мумия.

— Было воскресенье… — прошептал едва двигая губами. Тишина была непонятной, так что я боялся её нарушить.

В тот день я не просыпался. Потому что не засыпал, чтобы успеть, до понедельника, подготовиться сразу к двум зачётам. Встретил рассвет у монитора, доделывая проект. Из-за лени откладывал все на последние дни и как обычно все то, на что у нормальных людей уходили недели, я сделал за две ночи. Как говорила моя мама: «Если ему что-то нужно, он извернётся, достанет и сделает, если лень, то может тянуть хоть до второго пришествия».

Помню, что зазвонил телефон. Особо гнусно и задорно в тот момент, когда я лишь на пару минут прикрыл уставшие глаза.

— Да-а, — протянул медленно, словно человек-ленивец, — что-о?

Где-то через полминуты только сообразил, что не нажал «принять вызов», и игра на публику прошла в пустую.

Вздохнул тяжело и дожал кнопку.