"Я - кто?! Сенсей?" 2: Изменяющий судьбы. Том II. Часть 1.

— Ладно-ладно, — признал я. — Давай к монументу подойдем, не зря же пришли, а потом домой, — и, оглянувшись в след старой куноичи, задумчиво пробормотал: — Интересно, о какой именно войне она говорила?

Ночные причудливые тени усиливали узнавание, будто я не место вспоминал, а какое-то событие. Остановившись около одного из надгробий, я заметил прозрачного Наруто. Но это был не клон. Этот Наруто был намного младше. Так странно было видеть одновременно маленького Узумаки и его же, но повзрослевшего. Призрачный Наруто смотрел под ноги, комкая в руках край простыни, надетой на манер плаща, и что-то говорил, но ветер уносил слова. Из-под края простыни под сжимающими ее детскими пальцами выглядывала маска Лиса, привязанная на пояс красным шнурком.

Настоящий Наруто дернул меня за рукав.

— Погоди, — не отводя взгляда, я присел на корточки около фантома, — я тебя слышу.

— А что ты рассматриваешь? Тут ничего нет… А-а-а, — догадался мальчик, — ты опять воспоминания видишь?

— Да-да, — быстро ответил я, боясь «спугнуть» это странное состояние.

Заметив что-то прозрачно-синего цвета рядом с лицом, я обнаружил, что рядом стоит фантом Ируки. Тот замер в боевой стойке с кунаем в руках, точно хотел ударить мальчика. Меня снова накрыло чужими ощущениями. Даже через толщу лет я почувствовал ту бурю эмоций и выделявшуюся в ней ненависть, которую испытывал Умино, глядя на мальчика, прячущего маску краем «плаща». Выражение лица Ируки легко расшифровывалось как «я тебя ненавижу и убил бы прямо тут». Младший Наруто, похоже, тоже это почувствовал: он эмоционально, но беззвучно для меня что-то сказал Ируке. В глазах у ребенка стояли слезы. Даже зная, что ничего плохого не произойдет, мне все равно было страшно за Наруто. В конце концов, наорав на мальчишку, Ирука исчез, а следом за ним растворился и призрачный Наруто.

"Какой же все-таки “хороший, добрый человек и заботливый учитель” был тот, в кого я попал, — с сарказмом подумал я и, поморщившись, покачал головой. — Аж тошнит от этой мрази. Я многое могу понять, но то, что он только что чуть не убил ребенка… Нет! Этого я понять не могу".

Как раньше, я рассказал Наруто о том, что видел, немного сгладив «острые углы», а он кивнул и сказал:

— Раньше ты вообще ничего не слышал, когда воспоминания видел.

— А теперь не слышу, что эти фантомы говорят. Впрочем, лучше видеть одновременно и настоящее, и беззвучные воспоминания, чем видеть только случившееся и в этот момент поцеловаться со стеной или столбом.

Один раз, засмотревшись в прошлое, я ударился плечом об забор и очухался, только оказавшись на земле. Благо я свалился на безлюдной улочке, а не в центре: меня и так считают странным.

Молитвенно сложив руки, Наруто смотрел на строчку с фамилией Узумаки, а я в который раз поморщился от цинизма Третьего. Некоторые строчки были полностью забиты только фамилиями без имен, но от Ируки скрывать было нечего.

Умино Кохаку и Умино Майн. Морской янтарь и Морская Храбрая защитница. Отец и Мать. Не мои родители, но сердце сжималось все равно.

Для приличия я тоже сделал вид, что молюсь, а потому не сразу понял, что что-то изменилось. Прямо из воздуха появилось женское лицо.

Фантом Майн оказался так близко от моего носа, что я отшатнулся, но она тепло и ласково улыбнулась, несмотря на текущую по ее лицу кровь, и поцеловала меня в лоб. Этот фантом был так реален, что я почувствовал тепло от капнувшей на щеку красной капли.

"Она не моя мать, — задержав дыхание, мысленно тараторил я. — Она не моя мать. Она не моя мать. Она не моя мать!"

Призрак исчез, никак не показав, что его моя «мантра» задела, и я смог вздохнуть свободно.

— Идем? — Наруто смахнул с монумента сухой листок.

Сделав вид, что ничего не произошло, я кивнул:

— Да, конечно.

От кладбища к дому Наруто было добираться гораздо дольше, но уже через полчаса прыжков по крышам мы расстилали футоны, готовясь ко сну. Старый матрас, который облюбовало голубиное семейство, мы выбросили на крышу, чтобы утром убрать куда-нибудь. Вслед за матрасом я хотел и гнездо с яйцами вышвырнуть, но мелкий у меня его отнял, поставил на балкон и сказал, что если я этот грязный комок веток выброшу, то он обидится. А чтобы голубь-папа и голубь-мама нашли своих птенцов, нарисовал стрелку на стене и приписал: «Голуби-детки».

У меня просто язык не повернулся после этого сказать, что ничего не выйдет, а яйца быстро стухнут или их сожрут кошки. Да к тому же соврать, что птицы, учуяв чужой запах, редко остаются у своих гнезд, даже если там остались птенцы. У птиц, кроме хищных, обоняния вообще нет. Ну не люблю я этих летающих крыс, гадящих на памятники, не люблю.

Когда лег, понял, что уснуть не получится, и не только из-за мыслей о биджу, будущем, странных глюках и обо всем в целом. Между самодельным балконом и коридором гулял нехилый сквозняк, и пока я не завернулся в футон, как в кокон, даже зубами постучал пару раз. Заснул только ближе к утру, когда додумался заткнуть щели тряпками.

— Почувствуй себя бомжом… — зло буркнул я, подтянув ноги к груди, чтобы сохранить тепло. В палатке было теплее!