Я Кирпич

Поколебавшись секунду, я приказал тетке замереть и заснуть ненапряжным сном, чтобы меня ей не лицезреть, кошмаров не видеть, но стоять и не падать. Она послушно замерла, как бы глядя на меня полузакрытыми глазами, так что мне даже пришлось сделать пару шагов, дабы сместиться из ее поля зрения градусов на шестьдесят… Не то чтобы она усекла чего-то там, она вообще ничего не видела сейчас, а просто… неприятно мне стало под взглядом пустым, почти мертвецким. Теперь она была почти в профиль ко мне, и я велел фонарю над нами светить сильнее. Он был исправен и послушался! Ну я еще и себе подбавил «ночного зрения», и тоже получилось! Классно!

А лицо у нее страшенное: губы разбиты, зубы через один, волосы на голове немногим длиннее моих, но свалявшиеся, неровные… Про одежду я вообще молчу. Сколько ей лет? Я задал ей вопрос вслух, и она, спящая, ответила мне чистую правду (я залез к ней в извилины и проверил): сорок два ей. Выглядит постарше, конечно, однако и многолетнее надругательство над собственным организмом не сделало из нее старуху восьмидесяти лет. Внимательному, опытному глазу очевидно, что ей и семидесяти нет… и даже пенсионных пятидесяти пяти… Женщины, кстати сказать, склонны к самообману, очень уж полагаются на омолаживающие свойства косметики, парфюма, шмоток с украшениями и пластической хирургии: красавице пятьдесят, а она убеждена, что выглядит лучше и моложе большинства сорокалетних. У многих так и есть – но только на фотографиях, на удачных фотоснимках, заполняющих домашние альбомы либо выложенных в Сети. К сожалению, фотогеничность не распространяется в полной мере на оффлайн, и сорокапятилетняя красотка – даже в самом удачном для нее сочетании загара, фитнеса, пластики, одежды и брильянтов – так и остается для внимательных ценителей великолепно выглядящей, привлекательной, желанной, хорошо ухоженной дамой «слегка за сорок». Уж я это знаю вполне достоверно: и сам женщин повидал, в неглиже и «во всеоружии», и однотипные грезы их на сей счет очень хорошо мне известны, плюс вдоволь начитался в Интернете столь же однотипных впечатлений современников-мужчин, которых более всего в сетевом флирте возмущает «календарное жульничество» будущих невест и подружек. Сами при этом почему-то не стесняются ни лысин своих, ни брыльев, ни свисающих к коленям животов.

Пробежался я мысленным ощупывающим взором по спящей красавице с головы до ног: ну протрезвил, ну и что теперь? Залечил ей губы, щеку, глаз… поубирал всякие там гнойники и порезы с тела… Шрам от аппендикса оставил. Зубы ей вырастил прежние, а вот зубки-то теткины, стремительно прорастая взамен гнилых пеньков, коронок и пломб, как раз выпили из меня довольно много сил! Магических запасов во мне поубавилось, и я мгновенно почувствовал некий голод… уже полузнакомый мне глад-аппетит… Я взглянул окрест: от мары после Букач все еще висело в воздухе реденькое голубое свечение, сплошь изъеденное черными брешами… Это Букач выела то, что смогла и захотела, а самую бедную субстанцию оставила… М-да… Конечно же, «о Великому» мне как бы и не пристало доедать объедки, оставшиеся после трапезы нечисти невысокого разряда, вдобавок своего собственного «движимого имущества», но голод не тётка. Усилием воли я потянул к себе остатки синего сияньица, и оно послушно в меня впиталось. И реально взбодрило меня, пусть и совсем немножко! Не пообедал, но словно персик съел. А если бы я в одно жало эту мару навернул, с Букач не делясь, то и вааще!.. Тем не менее, даже несмотря на затраченные колдовские усилия по апгрейду этой… Гали, Галя ее зовут… силы во мне колыхалось достаточно для исполнения сиюминутных желаний, так что я продолжил экспериментировать и желать.

Пусть все высохнет на ней! И это… ой, йо-о-о… да, пусть все высохнет, включая нижнее белье, и все это… от трусов и выше… и ниже… очистится от этой… этих… грязи; пусть, короче говоря, все будет как после качественной стирки, сушки и глажки!