На моем кухонном столе всегда просторно, я стараюсь не держать там лишних вещей, и даже чайник, после того, как наполняю кипятком кружку, ставлю на пол, возле отопительной батареи, где выделено место ему и электрической "базе". Съел салат — тарелку и вилку тотчас же помыл-сполоснул, кинул три кусочка сахару в чайную кружку, сунул туда чайный пакетик — остальное вернул на полку. Но сегодня трубка телефонная в центре столешницы и колода покерных карт (пятьдесят четыре листа с двумя джокерами) на самом углу стола — почему-то остались. Не помню, что я там собирался с карточной колодою делать после позднего ужина — гадать, или упражняться в тусовочном шулерстве, подражая приемам голливудского учебного фильма о карточных фокусах, но лежала она рубашкой вверх на картонной упаковке для этой же колоды. Звякнул будильник в трубке, обозначая полночь, и я вздрогнул. Нервишки, блин! Настройки в моем телефоне такие, что ровно через минуту трубка продублирует сигнал — и это должно быть мне оповещающим знаком: пришли новые сутки, пора в Сеть, пора проверять обновления по интересующим меня сайтам. Чтобы еще раз не нарушать электронными взвизгами тишину, потянулся я к трубке и задел рукавом халата карточную колоду, которая и так уже слегка перекосилась, лежа на хиленьком бумажно-картонном чехольчике. Верхняя карта слетела со своего места и упала на пол, перевернувшись рубашкой вниз. Шестерка пик. Подцепил я левою ладонью колоду вместо трубки, а сам наклонился, чтобы поднять упавшую карту (ойййолки-палки… оказывается, срочно, срочно пол надо подметать, и здесь, и в комнатах…), а карты скользкие, поехали у меня из небрежных пальцев — и еще одна карта вывалилась откуда-то из середины колоды, упала на грязноватый пол ровнехонько рядом с первой и тоже рубашкой вниз: шестерка бубен. Совпадение, всего лишь мелкое совпадение, но я на несколько мгновений задумался, стоя в позе раком над выпавшими картами… Ну-ка… Правой рукой, не глядя, наобум, выволакиваю из недр колоды еще одну карту, кладу с переворотом возле первых двух: шестерка червы. Полночь и три шестерки — милое сатанинское сочетание… Сейчас воспоследует звонок в дверь. Так я подумал и перевернул верхнюю карту колоды, будучи абсолютно уверен в одновременности двух несовместимых исходов:
— придет четвертая и составит каре
— так и останутся три шестерки, составляющие число шестьсот шестьдесят шесть.
Пришел джокер.
И в дверь постучали.
В первую секунду мне глюкнуло, что в доме опять свет погас, раз стучат, а не звонят — но нет, лампа горит, холодильник вибрирует… И дверной звонок вроде бы работает… надо будет проверить. Но не сегодня ночью. И… это… Что за визиты в белую полночь?
Современный человек редко бывает совсем уж один, с уверенностью, что никто его не видит и не слышит — ни воочию, ни с помощью современных средств слежения или связи, ни через окна, ни сквозь стены — поэтому, даже будучи в полном гарантированном одиночестве, у себя дома, ведет себя по сложившейся привычке так, словно кто-то за ним наблюдает. Вот и я — сделал полуулыбку, с укосом в левую щеку, удивленно поморгал, а сам, все так же наклонившись, неспешно подбираю карты в единую стопку, чтобы все лежали, как и положено игральным картам: рубашками вверх. Шестерки разбил по одной и рассовал по колоде куда попало.
Дзинь-дзинь!.. Ф-р-р-р!.. — Это моя трубка, выждав одну минуту, заверещала; карты же посыпались из дрогнувшей руки. Нет, я теперь точно законченный неврастеник! И с чего бы, спрашивается!? Мне ведь, блин, так хорошо и уютно: полночь, красноглазые крысы по дому бегают, странные стуки в дверь, звонки под ухо, сатанинские числа настойчиво перед взором ложатся — а я всё еще чего-то боюсь!..
Стук, предположим, наверняка мне почудился, пусть я в это поверю, да так, что даже и подходить к двери не буду, а вот карты попадали странно: из почти половины просыпанной колоды рубашкой вниз легли все те же три шестерки — вини, бубны, червы — и черный джокер. А шестерка треф с красным джокером остались где-то там, под одинаковыми карточными рубашками. Поискать, что ли?
Стук в дверь повторился, и я капитулировал, устав ломать комедию перед самим собой: мне страшно, я боюсь.
Ноги реально отказывались идти, я на голой силе воли доковылял до входной двери и открыл первую, внутреннюю, чтобы заглянуть в дверной глазок, врезанный в наружную дверь, толстенную, прочнейшую, впору сейфам в швейцарских банках… Подошел — и чувствую: не в состоянии прильнуть своим зрачком к дверному глазку, лучше я с ума сойду!
— Кто там? — спрашиваю я громким недовольным голосом.
В ответ молчание. Я еще раз мысленно взвесил всё, что под мысли попало в тот миг, и опять вопрошаю:
— Кто там, чего надо?..
И слышу голос: серый такой, землистый, с гнилинкой:
— Откройте. Вам нужно взять письмо.
Даже не понять — женский голос, или мужской…