Вдруг людской поток вздрагивает, потом ещё раз, ещё, будто через него пропускают электрический ток. Конвульсии не прекращаются, напротив, промежутки между ними становятся всё меньше и меньше, а границы между людьми стираются, и скоро людская масса окончательно превращается в нечто неописуемое, в новую сущность. А через мгновение вся улица присоединяется к бьющейся в бешеном рваном ритме живой массе. Город всхлипывает, закашливается, давится жизнерадостной рекламой энергетика и затыкается.
Я стою в самом центре и смотрю по сторонам. Трансформация не прекращается.
Небоскрёбы оплывают, верхушки их склоняются и сливаются, образуя непроницаемый свод, жители становятся то ли ворсинками, то ли ещё чем, машины пухнут папилломами… Это уже не Нью-Йорк. Это глотка огромного монстра, я стою на её дне и жду, когда он сглотнёт, и я исчезну в его кишках, окончательно и бесследно.
В голове всплывают мои утренние мысли. Как-то по-другому я представлял себе свой конец, менее эпичным.
Я к такому не готов.
Откуда-то справа выныривает жёлтый «форд» и, отчаянно сигналя, устремляется в мою сторону. Я не двигаюсь, тупо наблюдая, как проглатывает метры последнее нью-йоркское такси, как увеличивается до неимоверных размеров решётка радиатора. И я не хочу умирать. Не знаю почему, но не хочу.
Я закрываю глаза.
Бампер бьёт меня в грудь, не знаю, как так получается: то ли «форд» подпрыгнул, то ли вырос, то ли я превратился в карлика. Удар сильный, но мягкий, будто мне прилетает подушкой. Не слышно хруста рёбер, не ломаются хрупкие кости, не разрываются внутренние органы. Меня отбрасывает назад, я падаю навзничь, бьюсь затылком о что-то явно более мягкое, чем асфальт…
Я открываю глаза и вижу белый потолок с горящими в нём панелями дневного света.
Поворачиваю голову направо, налево, вижу знакомый интерьер с незнакомого ракурса.
Я просто упал с кресла, и теперь валяюсь на покрытом ковролином полу. Заснул незаметно для себя и упал.
А что там с Нью-Йорком?
Приподнимаю голову, смотрю перед собой, но стол и монитор закрывают обзор. Надо вставать.
Я переворачиваюсь на бок, встаю на четвереньки, цепляюсь пальцами за краешек стола и поднимаюсь на ноги.
Большой чёрно-белый постер из моего сна висит на стене.
Или это был не сон?
Я пячусь в сторону двери.
Конечно, сон. Вот только оставаться наедине с приснившимся мне монстром не хочется совершенно.
Нащупав дверную ручку, я поворачиваю её, толкаю от себя и вываливаюсь в коридор спиной вперёд. Отступаю назад, захлопываю дверь и, закрыв глаза, прислоняюсь лбом к прохладной глянцевой поверхности. По лбу скатывается холодная капля пота.
Сон это или нет, но по-любому чертовщина. С утра Париж, в обед Нью-Йорк… Всё очень реально, всё слишком реально. И конец ли это?
И, самое главное, для человека, который решил покинуть этот бренный мир, и загвоздка была лишь в том, что нужно отработать ещё один день – закрыть важные дела, я слишком испугался всего происходящего. Я чётко помню, что мне не хотелось, чтобы жёлтый бампер был последним, что я увижу.
Я не хотел заканчиваться.
Я передумал.
Хочу жить.
Слышите, там?
Я поворачиваюсь, не отлипая от двери, и открываю глаза.
Проклятие.
Я смотрю на очередной чёрно-белый город, занимающий почти всю стену.
Лондон.
Мрачные здания, чьи очертания скрадывает густой туман, на высокую башню с круглыми часами на самом верху давят почти чёрные клубящиеся тучи. Фонари, стоящие вдоль дороги, горят, но кажется, что их усилий еле-еле хватает только чтобы немного рассеять темноту вокруг них самих. К одному из них жмётся человеческая фигурка, судя по силуэту и тонким бледным ножкам, виднеющимся из-под плаща, девушка. Сверху она пытается прикрыться зонтиком, таким же чёрным, как тучи в небе, никакой жизнерадостной желтизны. Скорее всего, она ждёт автобус, который как раз появился в начале улицы – классический лондонский даблдекер красного цвета. И, казалось бы, он должен нести с собой надежду и веру в лучшее – своей яркостью, противоположной окружающей серости и темноте, горящими фарами и проникающим сквозь стёкла светом, уютом и теплом салона, в котором можно спрятаться от мороси и ветра… Но он здесь чтобы стать символом обманутых надежд и бессмысленности веры: цвет его не красный, а кровавый, будто он проехал сквозь толпу людей и напитался их смертью, свет фар мертвенно бледный, а сквозь мутные стёкла салона, словно измазанные, заляпанные чем-то изнутри, можно разглядеть гротескные изломанные фигуры, не слишком похожие на людские. Но всего этого не видит, да и не может увидеть бедная девушка, которая через минуту зайдёт в открывшиеся двери автобуса.
Хочется окликнуть её, сказать, чтобы она убегала прочь, пусть в обволакивающую темноту, в тени домов, лишь бы подальше от двухэтажного катафалка…
Вот только у меня не получается не то, что выдавить из себя хоть пару слов, а даже сделать вдох.