Я хочу в школу

— Эля, сколько пальцев?

— Три… Два… Не знаю… — прорыдала Эля. — Меня тошни-и-и-ит.

Кошка только растерянно моргала.

Весь урок Анечка не отвлекалась, не считала ворон и вообще вела себя подозрительно идеально — сидела и аккуратно писала. Большой педагогический опыт Анастасии Львовны подсказывал, что дело тут нечисто. Когда проблемный ребенок вдруг перевоспитывается, жди шкоды.

И опыт не подвел. Когда прозвенел звонок, Аня вдруг вытянула руку и, не дожидаясь реакции учительницы, вскочила с места.

— Анастасия Львовна! Можно с вами поговорить?

— Конечно, — учительница предупреждающе улыбнулась. — Все свободны…

— Нет, — перебил проблемный ребенок, — я при всех хочу поговорить!

И снова, не дожидаясь разрешения, вышла к доске. Анастасия Львовна лихорадочно соображала. Конечно, следовало настоять на своем, но если она начнет воспитывать девочку при всем классе… Нет, этого педагогический опыт не одобрял. Воспитательный процесс — дело тонкое, можно сказать интимное. Поэтому учительница доброжелательно кивнула, показав, что все делается с ее разрешения. Учитель контролирует ситуацию.

— Вы все время улыбаетесь, — сообщила Аня, — а сама просто злая. Вы нас пугаете…

— Достаточно, — звякнула металлом в голосе учительница. — Все свободны…

Дети озадаченно принялись вставать с мест, но наглая девочка вела себя просто вызывающе.

— Вы что, боитесь меня? — прямо спросила Аня. — Боитесь при всех со мной говорить? Да сидите вы!

Те, кто успел встать, послушно сели.

— Не боюсь, конечно! Просто есть вещи, которые… — Анастасия Львовна спохватилась («Она заставила меня оправдываться!») и закончила совсем ледяным тоном: — Аня, останься, а остальным пора на перемену.

Класс уже не понимал, что делать, — то ли уходить, то ли послушать, чем закончится.

— Вот опять запугиваете! — и Анечка отвернулась от учительницы к одноклассникам. — Она меня знаете чем сначала пугала? Что меня назад в мою школу не возьмут…

— Аня! — повысила голос Анастасия Львовна.

— А Полину она напугала, — Аня говорила так, как будто никакой учительницы рядом не было, — что из-за нее мама умрет. А твоя мама, Полина, никогда не умрет, ясно! Она даже не болеет. Просто худенькая. Как и ты…

— Сивцова, замолчи! — учительница уже кричала.

— Она все врет! — продолжала Аня спокойно и даже весело. — И про тебя, Ванечка, и про то, что Анжелу ремнем бить будут…

Анастасия Львовна схватила обнаглевшую девчонку за плечо и тряханула. Но Анечку это почему-то только обрадовало:

— Видите! Она меня боится! Значит, она не страшная! Она трусиха и вру…

И тут Анастасия Львовна тряханула снова — теперь уже в полную силу. Голова Анечки мотнулась, и девочка закашлялась.

Пользуясь этим, Анастасия Львовна схватила ее за руку и потащила из кабинета. Одноклассники провожали их обалдевшими взглядами. Все это время Анастасия Львовна не переставала улыбаться.

Директор буравил Кошку сумрачным взглядом.

— Я ее не била! — Юля и не думала отводить глаза. — Это ее прилипалы…

«Прилипалы», которые толпились рядом (стараясь, впрочем, держаться от Кошки подальше), загомонили:

— Она все врет!

— Она сама!

— Да Рябцева все время руки распускает!

— Она Элю давно ненавидит.

— Я ее не била… — повторила Кошка таким тоном, что стало понятно: Элю она, может, и не била, но вот кое-кому сейчас точно прилетит.

Стайка одноклассниц отодвинулась еще дальше.

«Вот только драки восьмиклассниц в кабинете мне не хватало для полного комплекта», — подумал директор и сказал, как мог, спокойно и внушительно:

— Так! Все, кроме Рябцевой, вышли!

Девчонки с явным облегчением освободили помещение. Кошка проводила их нехорошим взглядом.

— Рябцева… — устало произнес Павел Сергеевич.

— Я ее не била…

— Не перебивай! Сейчас Рогову обследуют. Если у нее что-то серьезное, отправлю тебя на комиссию по делам несовершеннолетних. Если поднимешь руку на кого-то еще — отправлю на комиссию. В общем, сиди тихо, Рябцева, если не хочешь неприятностей. Ясно?

Кошка серьезно кивнула. Как взрослая.

— Иди.

У самой двери Юля остановилась и еще раз повторила:

— Павел Сергеевич! Если бы я ее ударила, я бы так и сказала. Но я не била. Честно.

Оставшись один, директор вдруг подумал, что он почему-то этой взбалмошной Рябцевой верит больше, чем всем остальным. Но драка была! Даже если не она ее устроила, то явно из-за нее! А это в любом раскладе безобразие.

Директор отхлебнул остывший чай с мятой. В последнее время секретарша ему только такой и делала — для успокоения нервов.

Анастасия Львовна тащила Аню по коридорам, как огромный ледокол маленькую баржу. Ее улыбка, как тяжелый нос ледокола — льдины, раздвигала в стороны всех встречных. Анечка все еще пыталась откашляться, но на ходу не получалось. Наконец учительница завела Анечку в учительскую, в которой только физик Борис Семенович флегматично жевал разведенную в кипятке лапшу. Анастасия Львовна на секунду замешкалась — не попросить ли его выйти — но не стала. За время буксирования Анечки из класса она немного пришла в себя.

Дождавшись, когда Аня откашляется, Анастасия Львовна почти ласково спросила:

— Аня, кто тебя надоумил на это… выступление?

— Никто, я сама!