Я хочу сейчас

Хоть это напоминало радиопьесу, отказаться нельзя было. Василикос, веселый, красивый и внушительный, походил на Зевса, бритого да еще после бритья умащенного вдоволь лосьоном. Улыбался он искренне и непринужденно, чем вызвал у Ронни уважение профессионала. В нижней губе было что-то безыскусное. Это следует перенять. Леди Болдок, тоже улыбаясь, протянула руку.

– Вот вы где, – сказала она. – Кирилл, это мистер Апплиард из Лондона. Ронни, это наш добрый хозяин.

– Ронни очень известен на телевидении, – сказала Симон.

– Лондонское телевидение, э? – сказал Василикос удивленно и недоверчиво, словно сообщили, что Ронни провел два дня в космосе. – Это, долзно быть, здорово интересно.

– О, знаете, много работы, мало смеха.

– О да. Сказите, а вы знаете Билла Хамера?

Ронни охватило нечто вроде паники. Спятили они все, что ли? Что Хамер сделал за последние тридцать шесть часов? Получил Нобелевскую? Нежился на Джекки Кеннеди, удрал в Восточный Берлин? Ублюдок! Но и сам Хамер восхитился бы ответом Ронни.

– Ах, Билл! – пробормотал он, улыбаясь и сощурив глаза, чуть ли не подмигнув. – ОЧЕНЬ старый мой друг. ДАВНЕНЬКО знаю я Билла.

– Да, Ронни умеет шутить, верно, Ронни? – Снисходительный тон и покровительственная рука леди Болдок на плече Ронни повредили его явному намеку на то, что Хамер продвинулся благодаря шантажу или гомосексуализму. Потом тон стал резче: – Но вы-то как набрели на него, Кирилл?

– Встретил как-то в Лондоне. Целовек, по-моему, неплохой, интересный. Говорили о моем выступлении в передаце.

– Кирилл, вы не сказали мне.

– Дорогая Зульетта, – сказал Василикос, произнося более понятно, – ницего не полуцилось. Он не набрал столько миллионеров. Долзна была быть беседа о богацах.

Симон нахмурилась и скривила рот.

– Богацах?

– Простите, – сказал Василикос, улыбнувшись так снисходительно, что Ронни еле стерпел. – Это все мой акцент. О людях с больсими деньгам. БОГА-ТСАХ, понимаете? Да, было грустно, когда эту стуку отменили. Хамер готовился снять фильм о моем доме – не этом, а близ Канн, вы, кажется, не были там, – и не выело. Я расстроился. Мне этот парень понравился. У него оцень неплохие идеи. О, у таких, как я, руки всегда грязные от денег. Доллары, драхмы, фунты (Ронни пытался изо всех сил кивать в ответ на такое благоволение, но не смог), весь день думаем только об этом и мараем руки. А парни вроде Хамера помогают нам стать луцее, вспомнить о многом другом, прекрасном, которое нельзя ни купить, ни продать – истина, любовь и друзба со всеми. – Чуть шевельнув пальцами, отодвинув их назад дюйма на полтора, Василикос отверг предложение или вопрос темноволосой девушки, фигура которой никак не могла быть создана природой – чувствовалось вмешательство инъекций или чего-то еще. Василикос молча взял другой рукой у туземца в белом стакан фруктовой ерунды с серебряного подноса, такого маленького, какого Ронни еще не видывал. – В конце концов, – сказал Василикос, – соверсенно ясно, сто мы в этом мире не случайно. Нузно делать то, сто зелает от нас Господь. Вот в цем суть. И я не могу больсе задерзивать вац обед. Спросите двойную порцию клэм.[11] Они очень маленькие, но вкусные, вам понравится. Пока.

С царственной улыбкой, которая исчезла, когда он отвернулся, Василикос сделал несколько шагов к другому ожившему мифу – на сей раз это был спутник Диониса, но в летней морской форме, коммодор или вице-адмирал, во всяком случае осыпанный золотым шитьем. Леди Болдок проводила карими глазами Ронни, покорно уходящего с ее дочерью. Она тоже явно предвкушала разговор по душам. Ронни это ощущал. Ублюдки наступают. Боже! Они должны чувствовать, что есть причины наступать. Стало быть, у них все в порядке с предвидением, но плохо с наблюдательностью. Дай Бог, чтобы то, что они увидели в своем магическом кристалле, случилось. Все инстинкты твердили ему, что Симон следует завоевать не позднее вечера. Еще ночь врозь, и вступит в действие план Б, звонок из «Взгляда» и телеграмма от бородатого Эрика. Ронни усердно сложил крестом пальцы свободной руки, отгоняя беду. Другую руку держала Симон.

– Много говорит, – начал он испытующе.

– Никак не кончит, – сказала она, реагируя, как ему хотелось.

– Ужасно то, что он верит всей этой чуши про любовь, истину, Бога и прочее.

– Но достаточно умен, чтобы делать деньги.

– Это другое дело. Можно верить в летающие тарелки и быть первоклассным микробиологом.

– Но деньги портят людей.

– Пока их зарабатываешь, не испортят. Впрочем, я понимаю, почему тип вроде Василикоса треплется о любви и истине.

– Почему?

– Думаю, и того и другого в мире мало.

– А как насчет болтовни о Боге?

– Господи, не знаю, – сказал Ронни, несколько смущенный эффектом своих последних слов (сильных и трогательных, по его мнению), вызвавших столь настоятельный вопрос – Теперь у него, наверно, и на это хватает времени. Полным ходом движется в царство Божие.