Я хочу домой

Редкие фонари, взяв звезды за руки, улыбаются светом. Я словно в лодке в середине тишины ночного моря. Большой кит под водой придерживает носом мое суденышко, но так нежно, что я даже не чувствую. Засыпаю.

* * *

– Правда, что с нами разговаривают ангелы?

– Каждый день, Игид.

– Как их услышать?

– Ангелы посылают навстречу людей, устами которых передают нам важное. Или книги. Среди тысячи строк душа откликается всего на одну, и в ней ответ.

– Хотя бы разок прикоснуться к ангелу…

– Ты это часто делаешь.

– Как?!

– Когда думаешь о ком-то с любовью, ты невидимо обнимаешь этого человека. И тебе становится хорошо. Знаешь, почему?

– Хм, не-е-ет.

– В каждом из нас живет ангел. Он просто затаился, но все видит и слышит.

– Значит, обнимая маму, я обнимаю ангела?

– Да, Игид.

13

Ветер на Абшероне – полноценный житель, член семьи, жизненно важная часть единого организма, трепетное прикосновение, без которого мир утрачивает звучание. Он во мне с первого вздоха, сделанного в доме повитухи Гюльбаджи.

Дедушка говорил, что ветер живет во всех абшеронцах. «Поэтому нас бросает из стороны в сторону, как форточки, распахнутые хазри. Мы строим кюлефиренги, чтобы якобы лучше видеть море. На самом деле стремимся к ветру. Чтобы никакие стены не отгораживали нас от его власти». C приходом весны дед красил беседку в белый цвет и обвешивал ее сеткой от москитов – готовились к лету.

Здешний ветер – фон для происходящего. Невидимая рамка, в которой сменяются люди, выражения лиц, времена года. Он наполняет людей покоем и сумасшествием, грешными мыслями и заблуждениями о собственной идеальности.

Ветер разрушает иллюзии. Одна из них – что в окружающем мире можно чувствовать себя уютно. Ветер не со зла. Направляет нас в себя. «Очнитесь, все в вас. И уют, и страх, и счастье, и отчаянье. Хватит воздвигать замки, прятаться за заборами, обезболивать себя бумажками-деньгами. Живите так, чтобы все не зря. Чтобы каждый из вас не зря».

Аксакалы поселка называли ветер «дыханием Творца». У его направлений разный характер. Северный беспокоит тех, кто не принял себя; южный смягчает боль, прикасаясь теплой материнской рукой к холодному лбу; восточный стучится к тем, кто не раскрыл в себе счастье, в бездействии надеясь, что когда-нибудь оно услышит их имена; западный ветер учит тишине, в которой скрыты все драгоценности мира.

* * *

Наконец-то весна. Море стало изумрудным, облака разделились на забавные белоснежные подушечки. Пахнет лопающимися почками фруктовых деревьев и мытыми окнами.

В десятых числах марта в абшеронских домах моют окна. Мылом и газетой. Женщины, проводив на работу мужчин, повязывают головы косынками, принимаются за уборку. Детвора помогает: приносит воду в ведрах, сухие газеты из погреба и стаканчики чая. Женщины поют баяты[36], плачут за воспоминаниями прошлого и, конечно, обсуждают рецепты сластей к предстоящему празднику весны – Новрузу.

Мне восемь. Мы с мамой лежим на кровати. Она, обняв меня, заснула – устала после уборки. На тумбочке недопитый мятный чай. Мамины руки пахнут мылом, цинковой печатью, колодезной водой. Темно-каштановая волна волос выползла из-под косынки. Возле кровати распахнуто окно. Теплый гилавар поднимает тонкий занавес, бережно нас накрывая. Погода солнечная, но в ветре еще слышна зимняя прохлада – после Новруза уйдет восвояси.

Я закрываю глаза под мамино дыхание и музыку южного ветра. Снаружи слышен смех дворовых мальчишек, собирающих дрова для праздничной ночи, – по традиции будут жечь костры и перепрыгивать через них, оставляя в огне горечь уходящего года.

На Новруз Пярзад с Соной приготовят плов с поджаркой из баранины, лука, каштанов, кураги и сушеной сливы. В центре стола будет хонча[37] с семени[38] и горящими свечами, наполненная выпечкой, сухофруктами, крашеными яйцами, сластями.

Все соберутся за одним столом, дети в игре проверят на прочность те самые, сваренные в крутую крашенные яйца, а взрослые, навестив утром на кладбище близких, будут поздравлять друг друга, желая, чтобы грядущие дни принесли здоровье телу и покой душе.

* * *

В день моего рождения бушевал ветер. Он напоминал то хазри, обдувая лица прохожих легким морозом, то гилавар, разгоняя густые облака и согревая сонным солнцем черепичные крыши.

Мама была за городом, когда начались схватки, отошли воды. Доехать до больницы не успели, поэтому Сона, подхватив дочь под руки, побежала к повитухе.

«Ее деревянный домик так раскачивало ветром, что я не поняла, как ты родился. Гюльбаджи, шлепнув тебя по попе, сказала: “Это ребенок-ветер, он будет всегда искать. Не окажется у него места надолго – немного тут, немного там. Одни увидят в нем холод и суровость хазри, другие – тепло и нежность гилавара. Не смей останавливать его. Не все, кто ищет, потеряны”».

Мама рассказывала мне эту историю, смеясь и называя слова повитухи сказкой. А я молчал, не осмеливаясь открыть тайну о том, что слышу в себе ветер – он наполняет меня историями, заставляет идти за неизведанным, но очень важным.