— Я видел гораздо больше землян, чем Джарий.
— Охотно верю. И что, неужели они все были одинаковыми? Таким ужасными, что заслужили твое презрение? Ненависть? Или всему виной лишь одна из нас? А что же остальные? Они чем провинились?
— У ненависти нет логики, — устало произнес Каперс. — Я злился. Нет, — он качнул головой. — Я был в бешенстве. И не желал больше видеть ни одного землянина. Никогда.
— Но они ведь оказывались на тотализаторе?
— Разумеется. Каждый раз.
— И ты… — я на мгновение замерла, но все же закончила мысль, — мстил им?
— Да, — твердо ответил он. — Несколько погибло из-за меня.
Я закрыла глаза и отвернулась.
Молчание затягивалось. Каперс не давил на меня, позволяя переварить услышанное. Оправдываться или пояснять свои действия он тоже не спешил.
— Так почему ты хочешь понять меня? — Спустя вечность я нашла в себе силы продолжить разговор. — Что изменилось?
— Я осознал, что был не прав. Не хочу в будущем повторить старые ошибки. Ты показала, насколько разными могут быть люди. То, какими я вас запомнил, и ты — словно разные расы.
— Не в расах дело. Среди моих соплеменников достаточно подонков, но порядочных, добрых людей — больше. Простая ведь истина. К твоим-то годам наверняка уже можно разобраться, что к чему.
— Прозвучало так, будто ты меня за старика держишь. — Каперс едва заметно улыбнулся.
— По сравнению со мной где-то так и есть.
— Наша жизнь не в пример дольше. А потому и взрослеем мы медленнее. Иначе к двумстам годам вокруг были бы одни мудрые, но уставшие от жизни юнцы.
Я хмыкнула, попытавшись представить описанную картину.
— Ты прав, — произнесла тихо. — Раньше я много мечтала. О волшебных созданиях, невиданных странах и удивительных приключениях. О любви — такой, чтоб захватывало дух и замирало сердце. О том, какой бы я могла быть… Но чем сильнее я погружалась в фантазии, тем сложнее приходилось в жизни. Реальный мир — без драконов и магии — стал казаться серым. И я все чаще искала спасения за стенами воздушных замков, пока однажды с ужасом не осознала, что теряю себя. Теряю возможность быть счастливой здесь и сейчас — в неидеальном, но реальном мире. Понимаешь? Мне пришлось отказаться от глупых грез и фантазий. Это дало мне силы принять свою жизнь такой, какая она есть.
— Ты отказалась не от глупых грез, — возразил хранитель. — Ты отказалась от себя самой. Повернулась спиной к собственной душе. А это преступление пострашнее любого из твоего реального мира.
— Сказал тот, кто мечтал о… о чем? Уничтожить всех землян, которым не посчастливилось оказаться на Айгеросе?
— Я был не прав, сказал ведь уже. И хватит вынуждать меня повторять эту фразу!
Я хитро прищурилась, словно лисица, придумавшая, как выселить зайчика из лубяной избушки. И вкрадчиво произнесла:
— А скажи еще раз.
— Ты издеваешься?
Мои губы растянулись в усмешке.
— Ты издеваешься, — перевел Каперс, трижды фыркнул (или чихнул?) и хмуро посмотрел на меня. — Ладно, но в последний раз! Я… был… не прав, — мучительно медленно выдавил он.
— А можешь сказать еще: «земляне хорошие и не обязаны расплачиваться за грехи одной дуры»?
— А не обнаглел ли кое-кто?
Я сделала самое честное лицо, на которое только способна. Правда, удержать это выражение дольше четырех секунд не смогла — довольная улыбка расползлась от уха до уха. Вредный, заносчивый, плюющий на мнение окружающих хранитель признал свою ошибку. Трижды!
— Если ты сейчас полезешь обниматься, я тебя укушу, — предупредил Каперс.
Я рассмеялась.
— Как догадался?
— У тебя все на лице написано. Да и вообще, — он качнул головой, пряча добрую усмешку, — когда тебя переполняют чувства, ты склонна к спонтанным объятиям.
— Не всем же быть снобичными сухарями. — Я подмигнула и встала с песка.
Тело такого изменения не оценило. Мышцы заныли, как избалованный ребенок, требующий вернуть пуделя, цветного от пятен гуаши. Желанным пуделем сейчас выступал теплый песочек, на котором тело хотело лежать, сидеть — без разницы! Лишь бы не шевелиться.
Я охнула и уперлась ладонями в колени.
— Смотрю, не такая уж это и ерунда, как ты пыталась меня уверить, — заметил Каперс, неодобрительно глядя на согнутую меня.
— Так всегда после паузы. Сейчас разомнусь немного, потом сделаю первые шаги, затем втянусь…
— А утром вообще не встанешь, — закончил он. — Стой, не двигайся.
Последний приказ был явно лишний. Сейчас я могу максимум выразительно сопеть, а вот шевелиться — вряд ли.
Каперс произнес короткую фразу на раскатистом «капибарском наречии», и мое тело словно впихнули в невидимый вакуумный пакет: воздух уплотнился, надавил и… впитался? Бр-р!
— Чего стоим? — фыркнул Каперс, разворачиваясь к лестнице.
Осторожно, опасаясь нового мышечного спазма, я выпрямилась, прислушалась к себе… Не болит! Действительно больше ничего не болит!
— Кап, спасибо! — крикнула я и кинулась догонять уже взобравшегося до середины лестницы хранителя.
— Да на здоровье. Только сделай одолжение — ори потише. Ночь все-таки.
Ворчливый Каперс — привычный Каперс. Я хмыкнула и зашагала рядом.
— Когда мы отплываем на архипелаг?
— Завтра.
— А корабль?
— С утра договорюсь.