Я исповедуюсь

Достойный фра Николау Эймерик, Великий инквизитор Арагонского королевства, королевств Валенсия и Майорка и княжества Каталония, лежал на смертном одре в своем монастыре в Жироне. Двое близнецов, конверзы[227], присматривали за ним и старались облегчить лихорадку холодными примочками и шепотом молитв. Услышав скрип открывающейся двери, больной приподнялся. Он с видимым усилием напряг слабеющий взгляд.

– Рамон де Нолья? – с нетерпением. – Это вы?

– Да, ваше преосвященство, – сказал рыцарь, почтительно склоняясь у постели.

– Оставьте нас!

– Но ваше преосвященство! – хором взмолились близнецы.

– Я сказал: оставьте нас, – прошипел фра Николау – он был уже слишком слаб, чтобы кричать, но его ярость по-прежнему внушала трепет.

Братья смущенно умолкли и потихоньку вышли из комнаты. Эймерик, приподнявшись в постели, посмотрел на рыцаря:

– Вы можете исполнить наконец ваше покаяние.

– Да славится Господь!

– Вы станете карающей рукой Святого суда.

– Вы знаете, что я готов на все, чтобы заслужить прощение.

– Если вы исполните епитимью, которую я налагаю, Господь простит вас, душа ваша очистится и вас перестанет мучить совесть.

– Я только этого и желаю, ваше преосвященство.

– Мой бывший личный секретарь.

– Как его имя и где он живет?

– Его зовут фра Микел де Сускеда. Он был заочно приговорен к смерти за предательство Святого суда. Это произошло много лет назад, но до сих пор никому из моих людей не удалось найти его. Поэтому я выбрал опытного в военных делах человека – вас.

Под конец своей страстной речи он закашлялся. Один из ухаживающих за больным братьев приоткрыл дверь, но Рамон де Нолья бесцеремонно захлопнул ее прямо у того перед носом. Фра Николау рассказал, что беглец скрывается не в Сускеде, его видели в Кардоне, а кое-кто из шпионов инквизиции даже говорил, что он вступил в орден Святого Бенедикта, но никто не знает, в каком монастыре. Он поведал и другие подробности этой священной миссии. Не важно, если я к тому времени умру; не важно, если пройдут годы, но, когда вы наконец встретитесь, скажите ему, что это я его наказываю, и вонзите ему кинжал в сердце, а потом отрежьте язык и принесите его мне. А если я тогда уже буду мертв, оставьте его на моей могиле, пусть он там сгниет по воле Господа нашего Бога.

– И тогда душа моя очистится от прегрешений?

– Именно так, аминь.

– Это известие лично для него, отец, – повторил гость, когда они в молчании дошли до края стылого двора монастыря Санта-Мария.

По обычаям бенедиктинского гостеприимства и поскольку путник не представлял никакой опасности, его также принял аббат, которому благородный рыцарь повторил: я ищу одного из ваших братьев, святой отец.

– Кого именно?

– Фра Микела де Сускеду.

– Среди нас нет монаха с таким именем. А что вам от него нужно?

– Это личное дело, святой отец. Семейное. И очень важное.

– В таком случае ваше путешествие было напрасным.

– Прежде чем вступить в орден Святого Бенедикта, он несколько лет был доминиканским монахом…

– Тогда я знаю, о ком вы говорите, – прервал его аббат. – Он как раз… Он живет в монастыре Сан-Пере дел Бургал, недалеко от Эскало. Фра Жулиа де Сау много лет назад был доминиканским монахом.

– Да славится Господь! – в волнении воскликнул Рамон де Нолья.

– Может быть, вы уже не застанете его в живых.

– Что это значит? – испугался благородный рыцарь.

– В монастыре Сан-Пере оставалось всего двое монахов, и вчера мы узнали, что один из них умер. Я не знаю кто: отец ли настоятель или фра Жулиа. Люди, принесшие эту весть, не знали точно.

– Тогда… Как мне…

– Когда остается один монах, устав велит нам закрыть монастырь, как это ни горько…

– Я понимаю. Но как мне…

– …и ждать лучших времен.

– Да, отец. Но как мне узнать, остался ли в живых тот, кого я ищу?

– Я только что отправил двух монахов за дарохранительницей и последним насельником Сан-Пере. Когда они вернутся, вы все узнаете.

В наступившей тишине каждый думал о своем. Наконец аббат сказал:

– Печально. Монастырь, в котором на протяжении почти шестисот лет в положенные часы ежедневно возносились хвалы Господу, закрывает свои врата.

– Печально, святой отец. Я отправлюсь в путь и, может быть, нагоню ваших монахов.

– Не стоит, подождите здесь. Через два-три дня они вернутся.

– Нет, святой отец, я тороплюсь.

– Как хотите. С ними вы не заблудитесь.

Обеими руками он снял картину со стены в столовой и поднес ее к балкону на свет угасающего дня. «Санта-Мария де Жерри», Модест Уржель. Подобно тому как во многих семьях главное место в столовой занимает нарядная репродукция какой-нибудь «Тайной вечери», у нас висел пейзаж Уржеля. С картиной в руке он вошел в кухню и сказал: Лола Маленькая, не отказывайся – возьми эту картину себе.

Лола Маленькая, которая все еще сидела за столом, глядя в стену, подняла взгляд на Адриа:

– Что?

– Это тебе.

– Ты сам не понимаешь, что говоришь, деточка. Твои родители…

– Это не важно, сейчас я главный. Я тебе ее дарю.

– Я не могу ее принять.

– Почему?

– Она слишком ценная. Не могу.

– Нет. Тебя пугает мысль, что мать была бы против.

– Не важно. В любом случае я ее не принимаю.