Я ищу Китеж-град

И вот передо мной этот переулок, я почти узнал его, как после долгих-долгих лет узнают старого друга только по улыбке или смешной морщинке у глаз. Знакомый особнячок, опоясанный чугунной решеткой, все еще стоял на углу. Он даже посвежел почему-то, подкрасился, подновил поломанную решетку, а кусты бузины во дворе, скрывавшие нашу скамейку, разрослись еще гуще. У дверей с улицы появилась вывеска, которой не было раньше: «Интернациональный детский дом имени Клары Цеткин», но в доме по-прежнему никто не жил и в саду, как и тогда, таилась настороженная тишина.

— Уехали, — сказала проходившая мимо женщина, заметив мой растерянный вид, — дом ломать будут. Кругом ломают, видите?

Переулок действительно доживал последние дни. Он даже не раздвинулся, а как-то растянулся вширь, булыжная мостовая скатилась в кучи камней по краям — их заглатывали ковши двух маленьких экскаваторов, ссыпая в обшарпанные грузовики-самосвалы. Те же экскаваторы, должно быть, срезали и горб на спине переулка.

Домишки по одной его стороне бесследно исчезли, словно их сдуло ветром, оскорбленным зрелищем этого деревянного хлама. А позади во всю длину переулка вырос розовый восьмиэтажный домина, вырос и уперся в соседа с другой улицы — она двигалась издали, с пригородов, проглатывая старенький переулок, как питон кролика. Проглатывая, но еще не проглотив: пять-шесть почерневших бревенчатых старичков еще стояли по другой стороне его, покорно ожидая кончины.

Машенькин дом торчал среди них все тем же невзрачным близнецом, только вместо снесенных ворот зиял проезд между двумя закопченными флигелями. Здесь стоял грузовик, на который сносили мебель из двери с крылечком во двор.

Женщина, только что говорившая со мной на улице, зычно командовала укладкой.

— На попа, на попа ставь! Бочком к оттоманке. Слышь?

Два парня в вылинявших футболках, поставив на платформу рыжий, пузатый шкаф, молча ушли в дом. Женщина, ничуть не удивленная моим появлением, ликующе улыбнулась. Счастье переполняло ее.

— На другую квартиру переезжаем, — объявила она. — В новые дома. Седьмой корпус.

— А этот свое уже отжил, — сказал я, оглядывая флигель.

— Давно пора. Уже все переехали.

— И Трошины?

— Какие Трошины?

Я показал на пару верхних раскрытых окон.

— Не-ет, — протянула она, — это лекаревские. А подале — Сычуков.

— Может быть, Трошины раньше жили?

— Не знаю. Я здесь с сорок второго. Из разбомбленного дома вселили. Может, до войны?

— Они давно жили, — сказал я.

Мираж уходил.

— Погодите. Наверное бабушка помнит. Пелагея Никоновна! — закричала она в открытые окна. — Бабушка!

— Не кричи. Не глухая, — послышался старческий басок, и на крыльцо выплыла широкоплечая, прямая старуха, каких в молодости зовут бой-бабами. Одну такую я здесь помнил. Как ее звали? Поля, кажется. Пелагея Никоновна? Не знаю. Может быть.

Рыжая, грудастая девка стояла тогда у ворот и смеялась над студентом, опрокинувшим на себя ведро воды у колонки. «Машуня! Штаны ему посуши. А то простынет…»

Она?

Я растерянно всматривался в суровое пергаментное лицо старухи и не узнавал.

— Вот, гражданин Трошиных ищет, — женщина у грузовика кивнула на меня, — были такие, не знаете?

— Трошиных? — переспросила старуха, окинув меня цепким, оценивающим взглядом. Должно быть, оценка была не из высоких.

— Давно не живут.

Теперь она подошла ближе и смотрела на меня строго и недоверчиво.

— А кто из Трошиных вам требуется?

— Мария Трошина, — сказал я робко. — Маша. Не помните?

Старуха не ответила.

— Вы посмотрите здесь, Пелагея Никоновна, — вмешалась позвавшая ее женщина, — а я наверх схожу. Хорошо?

Старуха даже не обернулась.

— Машуня, — прошептала она. — Доброго человека вспомнили. Давно отсюда уехала, в войну. Втроем и уехали.

— Втроем? — я не мог скрыть своего удивления.

— Втроем. С дочерью и внучкой. Три года девочке было. Говорят, мать у нее там и померла. В эвакуации. Был такой слух.

Я ничего не понял.

— Простите, кто умер? Маша?

— Зачем Маша? Дочка у нее померла, Ольга. А Маша — не знаю. Может, и до сих пор жива.

— Пелагея Никоновна, расскажите мне о Машеньке… все, что помните. Мне очень важно знать… вы даже не представляете себе, как это важно…

Просьба моя, может быть даже помимо воли, прозвучала так взволнованно, что старуха чуть-чуть улыбнулась. Глаза ее потеплели.

— Ну что ж… Вон крылечко — присядем, — она указала на другое крыльцо в глубине двора. — Там уже все уехали.

Мы сели на ступеньках возле старого искривленного тополя. Окна напротив были раскрыты настежь — там тоже уехали.

— Что же рассказывать-то, — задумалась старуха, — родственница она вам, нет? Много горя видела женщина. Мужа у ней кулаки в двадцать девятом убили. Детей сама вырастила.

— Детей?

— Двоих. Сын у нее большой человек сейчас. Архитектор. Сажин фамилия. Может, слышали?

— Когда же она замуж вышла?

— В гражданскую. Вскорости как из деревни с дочкой приехала. Дочь-то у нее от первого. Мужа не мужа, а так вроде. Пустой человек был, студент. Бросил он ее.

— Он не виноват, — пробормотал я и не узнал собственного голоса, — совсем не виноват. Он не хотел… Так случилось.