Я ищу детство

Свалка дымилась, тлела, мерцала в ночи малиновыми очагами подземного пожара. Это был гигантский образ полного и окончательного исчезновения отслуживших свою службу ненужностей, образ смены одной реальности другой, образ химического обновления действительности.

…Фома задыхался в дыму. Смердящая теплота, окружавшая его со всех сторон, была страшнее холода. Она засасывала в себя, расплавляла в себе, хотела уровнять всё вокруг до необратимого и однообразного процесса всеобщего тления. Фома долго ползал по засыпанному пеплом, заваленному сажей, загромождённому головешками речному обрыву, но захоронки своей так и не нашёл. Её погребли под собой остатки костров, зажжённых на берегах Хапиловки рабочими Электрозавода во время своего первого субботника по ликвидации Преображенской свалки.

Злой, измазанный, задыхающийся, кашляющий, спустился Фома к реке, вымыл руки, ополоснул лицо и оглянулся. Берег светился во многих местах костерками и маленькими языками пламени, дымился единым затухающим пожарищем, и Фоме вдруг показалось, что его преследует не милиция, а что-то большое, огромное, недоступное воображению выкуривает его с Преображенки. И, заскрипев зубами, он пошёл прямо по воде к Хапиловскому мосту и дальше, в обход бараков, за Преображенское кладбище.

СЕДЬМАЯ ГЛАВА

В третьем субботнике участвовали уже не только рабочие Электрозавода. Прислали своих добровольцев фабрика «Красная заря», заводы «Красный богатырь» и Первый инструментальный. Вышли помогать субботнику и жители бараков, и обитатели соседних улиц — Девятой роты, Суворовской, Бужениновской. Свалка надоела всем, избавиться от неё хотелось побыстрее. Шпана, постоянно шнырявшая между Преображенским рынком и свалкой, воровала на ходу из дворов разную мелочишку, срывала иногда с верёвок бельё, выкапывала с огородов картошку, не прочь была запустить руку в окна и форточки первых этажей, заглянуть в открытые двери. Конец свалке одновременно означал и конец шпане, которая, непомерно расплодившись в годы нэпа, успела до смерти уже осточертеть преображенским обывателям.

Вместе с группой ткачих «Красной зари» появилась на субботнике на свалке и Клава Сигалаева.

— Вот это встреча! — обрадованно заулыбался, увидев жену, Костя.

— Тебе, что ли, одному в сознательных ходить? — упёрла Клава руки в крутые бока. — Мы небось тоже хотим в новых домах пожить.

— Ну, это мы ещё посмотрим, — прищурился Костя, — пускать вас в новые дома или не пускать. Для этого надо потрудиться на общую пользу.

— Бессовестный, — ткнула Клава мужа кулаком в грудь. — Кто же ещё трудится на общую пользу, как не я? Троих тебе родила? Кормлю, пою тебя, дьявола рыжего, каждый день или нет?

— Сама рыжая, — засмеялся Костя и хотел было при всех поцеловать жену, но она ловко увернулась от него и отбежала в сторону.

— Бесстыжие твои глаза, — шептала Клава, когда Костя всё-таки поймал её и, обняв за плечи, повёл среди весело трещавших костров к берегу Хапиловки. — Ночи тебе мало? Всю смену до обеда зевала, а девчонки мне и говорят: Клав, говорят, вы никак со своим рыжим четвёртую хотите сработать?

— И завтра зевать будешь до обеда. А девчонкам своим на фабрике так и скажи: обязательно будет четвёртая. Но только парень на этот раз.

— Да куда тебе четвёртую-то? — смущаясь, опускала голову Клава. — Троих некуда девать, а тут четвёртую.

— Ничего, Клавочка, пускай растут. На старости лет будет нам с тобой утешение. Взводом внуков будем командовать. А девать будет куда. Вот сожжём до конца всю эту мразь, разобьём здесь сквер, построим новые дома, и дадут нам с тобой там хорошую квартиру…

— Я и сама мальчишку хочу, — прижималась Клава к мужу, — надоели девки. И главное, все рыжие.

— Какими же им ещё быть? — смеялся Костя. — Мы же с тобой оба рыжие.

— Хочу, хочу парня! — горячо зашептала Клава, прижимаясь к нему всё сильнее. — Чтобы такой же, как ты, был, дурачок!

— Клавочка, солнышко моё, да я хоть сейчас! — рывком притянул к себе жену Костя.

Клава, опомнившись первой, оттолкнула от себя Костю и, поправляя красную косынку на голове, сказала, стараясь согнать с лица стыдливый румянец:

— Очумел, что ли, совсем! Люди кругом.

И повернувшись, пошла к подругам, с весёлыми улыбками и шутками-прибаутками наблюдавшими за ними. (Надо же, троих родили и всё никак не намилуются, среди бела дня друг на друга бросаются.)

А Костя Сигалаев, глядя сзади на фигуру жены, почувствовал, как тёплая волна, которая всегда рождалась в нём в ожидании близости с этой женщиной, покатилась в ноги, делая их непослушными и почти ватными.