Я — Илайджа Траш

— Я не могу ублажить ее, дорогой, а ведь я удовлетворил бессчетных любовниц, — он вновь вернулся к теме своей мужской силы. — Мало того, что она оклеветала меня в той сфере, где я велик и где добился аплодисментов и признания всего света, так она еще и усомнилась в моем происхождении. Она сказала, что мое тело несет на себе плебейское клеймо. Ты представляешь, Альберт? Ведь мой род восходит к Вильгельму Завоевателю, тогда как все знают, что она происходит от каких-то разбойников из Джорджии, изгнанных справедливым парламентом из старой веселой Англии. Если королевские особы и шествуют сейчас по улицам Америки, ты знаешь, к кому обратиться, Альберт. В тебе ведь тоже течет королевская кровь, — продолжал он, чуть-чуть закашлявшись, наверняка, из-за морского воздуха. — Возлюбленный мой, позволь мне сказать раз и навсегда: я люблю тебя и признаю твое исключительное величие и чувствительность, ты занимаешь особое место в моем сердце… Продолжай мою работу, прощай, она разъединяет меня. И как только Бог терпит таких извергов…

Вновь зазвучала цирковая музыка — на сей раз я узнал мелодию «Американского патруля», но очень горько расплакался, и меня ужасно затошнило, поэтому я вспомнил о том, что узнал мотив, лишь несколько дней спустя, перебирая в памяти свое первое океанское приключение.

В доке меня ожидала огромная толпа. В другое время эта делегация вызвала бы очередное удивление, но тогда у меня уже не хватало сил удивляться.

Впереди стоял Юджин Белами.

— Мы не можем терять ни минуты, — сообщил он, заключив меня в объятия. — Публика прождала уже больше часа… Вы ведь получили распоряжения? Вам придется временно заменить Илайджу, пока он в свадебном круизе…

Мы неслись, словно ветер, по темным безлюдным улочкам с их товарными складами, похожими на шкатулки, и синими булыжниками. Я рыдал, не в силах остановиться: оплакивал кончину своего ручного орла и оплакивал Илайджу, которого, как я знал, больше никогда не увижу.

Затем, войдя в его гримуборную, я увешал себя безделушками и другими мелочами. Я решил было потихоньку надеть его cache-sexe, однако (жаль умалять его достоинства после всего им вынесенного) они не подошли, и тогда, надев бусы и подкрасив ресницы, я вышел на сцену к крошечной мерцающей рампе. Я увидел испуганное, но довольное лицо матушки Маколей.

— Леди и джентльмены, — начал я, как только фортепьяно ненадолго умолкло, — я… я… я, — и, наконец подавив рыдания: — я… — Илайджа Траш.