Пишу с пяти, публикуюсь впервые. В июле 2021-го переоткрыла стихотворчество в качестве арт-терапии. В сборник вошли работы начала нулевых и двадцатых. Подумать только! Мы живём и творим в "двадцатые", как Хемингуэй в Париже когда-то, пусть и в другом веке. • Помимо откровенной романтики, пейзажной лирики, социальной фантастики и подражания Пастернаку и Коэну, у меня также есть тексты, полные триггеров, – рассказы о травме, попытки выкричать боль утраты и распутать паутину газлайтинга. Позаботьтесь о себе – сделайте перерыв или отложите книгу насовсем. Конструктивная критика приветствуется.
Биографии и Мемуары18+Маргарита Андреева
Я играю в прятки с болью
«2000—2005»
Я почти научилась тебя забывать
Я почти научилась тебя забывать,
А потом научусь и не помнить —
Мне пришлось этим утром все письма порвать,
И в огонь: слишком почерк знакомый.
Я почти научилась одна засыпать,
И почти не страшит без тебя просыпаться,
В одиночестве час предрассветный встречать,
И украдкой подушки твоей не касаться.
Я почти научилась тебя забывать,
И не грезить краями зеркальных осколков,
Зареклась причитать, зареклась называть,
Пересчитывать швы и следы от иголки.
Я почти научилась тебя не любить,
И подушки твоей по утрам не касаться,
Только всё продолжаю, как кукла, ходить,
И почти разучилась смеяться.
Если вся печаль мира
Если вся печаль мира
Болит в одном сердце —
Кто придёт мне на помощь
И спасёт от терзаний?
Кто протянет мне руку
И утешит словами?
Оправдание – мука.
Ожидание – пламя.
Восьмое чувство
Мы заблудились в проулках крыш,
Мы потерялись.
Но ты устала, ты крепко спишь —
И я смиряюсь.
Тебя не будит акцент дождя
В лиловом свете,
Я в дом впустил целовать тебя
Весенний ветер.
Тобой осмыслен кирпичный плен
И век уставший,
И я смиряюсь с неволей стен,
Тебя принявших.
Не одомашнить календарём
Восьмое чувство.
Мы научились молчать вдвоём —
Почти искусство.
Вдали от городов
И вновь рассвет пришёл не вовремя.
Вдали от городов гудящих
Вдвоём. Ты – мягкая-бессонная,
Мы оба – из Почти Неспящих.
Босые ступни в подорожниках —
Ты по тропинке утром рано,
А в волосах твоих запутался
Смородиновый запах пряный.
Внизу родник в траве, под листьями
Водой холодной умываешься,
Бросаешь капли серебристые
И невозможно улыбаешься.
В конце июля
Твой старый стол завален письмами,
Подушка пахнет мятным чаем,
А ты ушла гулять случайно;
В лесу так счастливо-немыслимо,
Так беспредельно-беспечально.
И по тебе тоскует комната,
И я, обнявший спинку стула,
Танцует ветер с сеткой тюля;
В твоих рисунках мало опыта,
А в платье – всё тепло июля.
Тебя всё нет. Густеют сумерки.
Я вдруг представил на мгновенье,
Как ты срываешься в ущелье;
Но я тогда, наверно, умер бы,
Не дожидаясь завершенья.
Пикассо и Франсуаза
Всю розовость заката,
Весь кремовый ванили
В тебя одну когда-то
Вложили без усилий.
И ты вошла без стука
В мои седые мысли,
И ко всему стал глух я,
Твои рисуя кисти.
Ты вся – кусочек рая,
Ладони пахнут мятой,
А радужка по краю
Сиреневым объята.
Ты вся – осколок ада,
И не должна меняться.
К тебе – все серенады,
Мятеж и зависть граций.
Ты будто вся из мёда —
Смирением согрета.
Ты любишь непогоду —
И мы бежим от лета.
В часовне
Не видеть – не слышать,
Не думать – не помнить,
Не плакать, не выдать
Ни звуком, ни стоном,
Забыть эти руки,
Забыть этот голос,
Глаза и улыбку —
Забыть его образ
Клялась на коленях,
Шептала молитвы,
И слышали плиты,
Как падали слёзы.
Но вне измерений,
В безвременье дальнем,
В туманностях звёздных,
В незримых мирах
Сокрытая болью,
Святая вовеки,
Живёт её память
О тёмных глазах.
Грозовой перевал
Чёрной стаей находят тучи,
Чёрной злобой грохочет море.
Затопила и мучит, мучит
Бездна вязкой чернильной боли.
Он дождался – ушли из церкви,
Он вошёл и из гроба поднял
Её тело,
И обнял крепко.
Он любил её, видит небо.
Ночь споткнулась на полукруге,
Шаг, другой – и погасли свечи,
И, целуя остывшие руки,
Он молился о скорой встрече.
Выла буря, ломала деревья,
И хлестал обезумевший ливень.
Он услышан был – пали стены…
Есть раны
Есть раны в душах и сердцах,
Что – сколько ты ни проживи —
Не заживают до конца,
И кровоточат изнутри.
Шрам с виду ровный и сухой,
И затянулся как должно,
Но едкая под шрамом боль,
И с нею жить мне суждено.
Пройдут года, истает век,
Но из души – кого винить? —
Мой рок, мой дар – тот человек
Никак не хочет уходить.
Туманом скрыты