Я и царь

Скрип рессор, ржание лошади, крик пассажира, густой мат извозчика.

Он оказался проворнее, чем я считала. Экипаж остановился в полуметре от меня.

– Что ж ты творишь, полоумная?! – крикнул извозчик, а затем высыпал на меня новую кучу непечатных выражений.

– Вы в порядке, сударыня? Что с вами? – это уже пассажир, господин в элегантном пальто, элементной шляпе и элегантных усах, как у Сальвадора Дали (только-только рождённого). – Вы хотели покончить с собой? Уверяю, что в этом нет смысла!

– Да дура она, вот и всё, – объяснил работник транспортных услуг.

Элегантный господин вышел из пролётки, подал мне руку и участливо взглянул прямо в глаза:

– Я могу вам чем-нибудь помочь?

– Мне некуда идти, – всхлипнула я. – Я замерзаю. Меня выгнали с квартиры.

– Жестокий век! Поедемте со мной.

– Куда?

– Ко мне в квартиру. Не волнуйтесь, я вас не обижу. Я женат, мы держим экономку. Вы можете переночевать вместе с ней на кухне, на сундуке.

– Это точно?.. Т-точн-но?.. В-в смысле, в-вы уверены? Я вам не пом-м-мешаю?..

– Да вы вся дрожите, поедемте поскорее!

– Господин помог мне сесть в пролётку.

– А жена-то ваша, барин, что вам скажет, когда даму эту увидит, а? Не обрадуется, чать! – съязвил извозчик.

– Закон Божий учит нам помогать ближнему, оказавшемуся в беде. И жена моя знает об этом. Ну, двигай!

Когда мы поехали, мне на глаза навернулись слёзы. То ли от холодного ветра, то ли от сознания нешуточной опасности, которая миновала, то ли слов элегантного господина, которые пришлись мне так по душе.

Дальше всё сложилось так прекрасно, что и говорить-то даже не о чем. Вопреки ожиданиям, на квартире у господина (он представился Адольфом Томашевичем) меня не ждало никаких неприятных сюпризов, а всё было в точности, как он и обещал: меня отогрели, напоили чаем и конфетками и бараночками, смотрели благожелательно и сочувственно, не задавали странных вопросов, а затем постелили на кухне. Попросив разбудить себя в семь, я легла и немедленно провалилась в забытье.

Снилось мне всякое разное: про наше время, про Крым, про Госдуму, про домработницу… Потом словно ищу Президента, хочу ему что-то там сообщить, а меня у нему не пускают, поскольку я вроде как не из той эпохи. А потом почему-то приснилось из фильма «Бриллиантовая рука», будто бы жена Горбункова ему говорит эдак шепотом: «Борис Викторович! Ну зачем вы снова привели чужую женщину на конспиративную квартиру? То на Плеве ходили, так вы чуть нам всё не испортили, и вот теперь, и устройство готово, и всё, и Каляев в Москве, ну, а вы, что ж, сорвать всё хотите?». А Горбунков ей: «Будьте покойны, Дора, ничего у нас не сорвётся. А чтоб ближнему на помощь приходить, на то и социалисты мы». А жена ему: «Как знаете, а я буду Евгению Филипповичу жаловаться…». Ну, и потом прочая такая ахинея. Дальше я перевернулась на другой бок, оказалась внезапно в метро, вышла на Колчаковской, а, поднявшись на поверхность, встретила Спиридона Ивановича, который как раз собирался идти к царю-батюшке. Я отговорила его от этого опасного мероприятия, и, мы, взявшись за руки, двинулись в светлое будущее для России… Такое оно было светлое, даже сквозь веки лучи пробивали. Пришлось очень сильно зажмуриться…

А потом открыть глаза и обнаружить, что холодное солнце уже вовсю играет посреди по-крещенски безоблачного небосвода, а свет его льётся в окно Томашевичей, многожды отражаясь от белого снега, устлавшего Петербург.

«Как хорошо», – подумала я сперва.

Но в следующий миг вскочила в ужасе. Меня не разбудили! И который теперь час? В январе, и уже так светло… Уже точно не семь и не восемь!!!

Возле кровати лежала записка: «Уважаемая Наталья! Из вчерашнего разговора я понял, что вы намереваетесь принять участие в сегодняшнем шествии к Государю. Я считаю это очень опасным мероприятием, в ходе которого возможны провокации. К этому замечу: вы весьма истощены, вам нужен отдых. Посему принял решение не будить вас. Как проснётесь, обратитесь к экономке. Скромный завтрак вы найдёте…»

К чёрту завтрак!

Вот, блин, хренов благодетель!

Правильно говорят: от интеллигенции один вред! Ты спасаешь Россию, а всякая шваль лезет под руку, думая, что она лучше других разбирается в этом процессе! Вот чтоб им всем провалиться!

Я быстро оделась, отыскала свои валенки, сняла с крючка тулуп, и бросилась прочь из квартиры. Тулуп натянула на лестнице. Во дворе поняла, что надела не свой, а хозяйский, однако решила не возвращаться.

Никаких признаков всеобщего сбора возле Александро-Невской лавры, конечно, не было. Площадь перед ней была пуста настолько, что даже в белизне только что выпавшего снега мне мерещилось какое-то тревожное ожидание. Лишь дворник, елозивший веником, нарушал это подозрительное спокойствие. Он лениво взглянул на меня, почесался и продолжал.

Надеясь на лучшее (что, если он передумал?), я бросилась к ресторану. Снова, как лишь несколько часов назад, забарабанила в дверь чёрного хода. Никто не открыл. Постояла немного, еще раз с надеждой забарабанила.

– Зря вы, барыня, стучитесь, – бросил кто-то из прохожих. – Их там нету. Все бастуют. К царю-батюшке пошли.