Я и мой летучий мышь

Жила была принцесса… красивая, как май.
Дракон украл принцессу и посадил в сарай.
Сарай стоял на башне огромного дворца.
Дворец дракон надыбал, сожрав ее отца.
Принцесса днем и ночью рыдает и скулит.
Дракон ее не трогал. Сидит, сопит, молчит.
И ждет, когда за девой приедут храбрецы,
Благословят которых их мамы и отцы.
Ждет день, ждет два. Не едут. В желудке — пустота.
Слетал, везде расклеил портрет ее лица.
И подписал, что в замке есть множество монет.
И сел ждать у порога. А рыцарей все нет.
Никто не хочет биться, не едут на убой!
Никто не потревожит драконовый покой.
И гаду надоело сидеть и голодать,
Он улетел к соседям — попить и пожевать.
Принцесса ж, провожая его в лихой полет,
Сбежала из сарая, нашла там молнемет,
Достала из подвала огромные клещи,
Ловушек накопала, расставила баллисты…
И замок накрылся слоеной темнотой,
Дракон как объявился над стенами косой чертой,
Дала такой серьезный она с испуга залп,
Что гада разорвало. У девочки талант.
С тех пор она не плачет. Дракона продала.
За тысячу кусочков три тыщи огребла.
И стала править миром, вернув своих крестьян.
И вышла за банкира. Я видел это сам.
Отсюда вывод: дети — не ждите никогда.
Спаситель не приедет. Не будет мудреца.
Никто вам не поможет. Спасайся каждый сам.
И дай ногой по роже, а лавкой по ушам.

Замолкаю, довольно оглядываясь по сторонам и улыбаясь. Красный как рак Тан кашляет, с преувеличенным интересом разглядывая разделанную птицу. Кэрт — улыбается, глядя на меня.

— Моя любимая баллада, — вздохнули с колен и широко зевнули.

Чешу мыша за ушком и киваю.

— Знаю.

Поели и легли спать. Пыху уже лучше, он больше не считает себя кровососом — съел три кусочка птички, потребовав припрятать оставшееся ему на утро.

Тан протянул мне второе одеяло, так как ночи здесь холодные. Я зевнула и откинула край своего, предложив забираться. Вдвоем все же теплее, чем одному.

Но Тан с таким ужасом посмотрел на меня, что мне почему-то стало стыдно.

— Ну не хочешь, как хочешь, — пожала я плечами и уютно устроилась, чувствуя, как еловые иглы колют даже сквозь одежду.

— Кхм, — сообщили мне и тоже легли спать.

А Кэрт остался сидеть у огня, пронизывая темноту взглядом своих огненных глаз. Интересно, он когда-нибудь устает?

С этой мыслью я и заснула под сонное сопение Пыха.

Три дня мы пробирались по бесконечному лесу. Встречалось… многое. Кошки, правда, уже после третьего бесславного нападения сообразили, что эта добыча им не по зубам, и больше нас не донимали. Но и других хищников хватало.

И все же. Куда более любого зверя нас донимала голова дракона. Нас — это меня и Пыха, потому как Кэрт, кажется, мог бы выжить даже в газовой камере инквизиции.

Аромат гниющей плоти привлек огромные тучи насекомых. Пася, к примеру, наотрез отказался «это» нести, брыкаясь как бешеный, и, кажется, впервые в жизни изменив своей спокойной натуре. Один принц упорно волок голову за собой, делая вид, что его все устраивает.

— Давай ее хоть от мяса очистим! Ну принесешь череп — тоже неплохо.

— Папа скажет, что я это нашел в развалинах и сам дракона не убивал.

— Но ты и так… — начал Пых, но я жестом показала ему молчать. (Жест заключался в вовремя сунутом под нос кусочке хлеба.)

— Послушай, но ведь если ты принесешь ему вот это… он вряд ли обрадуется.

— Ну и пусть! — мстительно усмехнулся принц. — Пусть подышит этой вонью и хоть немного представит себе, как мне тяжело было. Уф.

Киваю, кошусь на тянущего ко мне лапки Пыха. Обжора.

— А что потом?

— А? — устало садясь на землю и вытирая со лба пот.

— Ну подаришь ты ему голову, сразишь его видом. А что потом-то?

Парень серьезно задумался, мрачнея на глазах.

— А потом они найдут способ, чтобы услать меня куда подальше.