Я и Я (сборник)

Я вылез из-под стола. Отер пот. Тихо, сказал я себе. Спокойно. Поводов для паники нет. Я выглянул в балконную дверь. Во дворе – пусто.

Страхи мои улеглись. И даже того более: сменились радостным нетерпением. Оба пса, замерев, как изваяния, уставились в створки ворот. Я им посвистел. Они повели ушами.

– С тебя ростом, только брюнет, – бубнил Витя. – Вполне адекватный, хоть и румын. Или цыган – я сам еще толком не определился.

Я поглядывал по сторонам, уже вполне безмятежно. Говорят, такое бывает после эмоциональных срывов. Дорога была мне незнакома. Прошлый и единственный раз – из психушки, в качестве румына – меня в закрытом санитарном фургоне везли.

– Румыны тихими стопами… Цыганы шумною толпой, – декламировал Витя, наверно, Пушкина. О контрабандистах, наверное.

Псы одновременно снялись с мест и завертелись – один слева, а другой справа от ворот, створки которых тут же разъехались. И плавно сомкнулись, когда автомобиль подкатил к крыльцу. Мы вышли. Я с балкона за нами внимательно наблюдал.

* * *

Я проследовал вслед за Витей в дом, который – другими глазами – уже видел и знал. Мы поднялись на второй этаж. Витя все что-то мне говорил, говорил, как будто наговориться не мог, но я не слышал, взволнованный предстоящим событием.

Я прислушивался к тому, как приближались наши шаги. Затаив дыхание, не сводил глаз с входной двери.

Она открылась. Витя пропустил меня вперед, слегка подтолкнув. Я вошел.

Мы замерли, уставившись друг на друга.

Я видел его и в то же время – его глазами – себя. Я видел Витю за своей спиной и в то же время – пространство за спиной румына. Совершенно непонятно, как это укладывалось в моей голове. В обеих моих головах, если точно.

Так мы стояли неподвижно несколько секунд или минут, покуда оба дыхания не выровнялись в унисон, пока наши сердца не застучали в такт, а мысли не обрели единое направление. Мы воспринимали друг друга в реальном времени, а не ретроспективно, как было еще несколько часов назад.

– Ну же, пожмите друг другу руки! – сказал Витя, любуясь на нас.

Ноги приросли к полу. Суставы сковало. Тело отказывалось повиноваться. Мы не могли с места сойти. Тогда Витя слегка подтолкнул меня – того, что стоял у двери, – я сделал шаг, другой шагнул мне навстречу, а руки одновременно взметнулись для рукопожатия, словно движимые одним импульсом.

– Ну что, узнали друг друга?

– Узнали, – дуэтом отозвались мы, изумленно воспринимая двойное тактильное ощущение.

– Да обнимитесь же, черти! Ну же! От всей души! – подсказывал и радовался за нас Витя.

Мы, как это принято в сентиментальных гангстерских боевиках, обнялись. Запах чужого пота, отметил один. Запах лосьона и пота, отметил другой.

И одновременно с этими вынужденными обнимками что-то случилось с нашим совместным сознанием, фейерверк самых разнообразных эмоций и мыслей возник и расцвел – невозможно было отделить одну от другой, тем более осознать, зафиксировать.

Словно сумерки расступились, словно все сразу стало ясно. О чем? Да обо всем, казалось мне в то мгновение. Вот только невозможно было это словесно выразить. Смутный отблеск этого восхитительного ощущения до сих пор присутствует на задворках моего бессознательного и изредка дает о себе знать секундой восторга.

– Ну? Как самочувствие? Как вы друг другу? Понравились? – бегал вокруг нас Витя, словно сводня, довольная тем, что партнеры тоже довольны друг другом. – Как вы, вообще?

Вообще-то, неплохо. Приумножение ментальных способностей тут же сказалось на настроении. Состояние, близкое к эйфории, овладело мной.

До меня сразу дошло, что этим феноменом каждый из нас обязан другому. Я принял эту мысль как должное и не удивился ей. Словно меж нами произошло короткое замыкание. Говорят, что при эпилептических приступах бывает такое.

Так мы осваивали новые субъект-объектные отношения.

Мы оторвались друг от друга и повернулись к Вите. Нам показалось, что вот-вот должен зазвонить телефон. Витя действительно сунул руку в карман за мобильником. Я был уверен, что звонил Рафик.

Эта способность нашего совокупного разума к незначительному предвидению, возможность опережать события на пару секунд почему-то очень обрадовала. Тут же мелькнула параллельно мысль, что неплохо б это свойство в нас развить и довести проскопию до суток или даже недель. Все это вызвало такой всплеск ликования, что я устоять не мог и забегал по комнате. И мой цыган, словно тень или отражение в зеркале, забегал вместе со мной.

– Дурачатся, – кратко ответил Витя на вопрос Рафика и обратился к нам: – Может, вам, пацаны, музон включить?

Но мы и без музыки вели себя как попсовые мальчики на подтанцовках, синхронно двигаясь параллельно друг другу. В глазах у Вити появилось первое беспокойство.

– Эй-эй! Кончайте этот балет! – сказал он.

До него наконец дошло, что это не просто грязные танцы.

– Это не балет, – откликнулись мы.

– Что-что?

– Это не балет! – так же отозвались мы а капелла. Причем оба запнулись на звуке «б».