Грейс прорыдала весь вечер и с вызовом заявила родителям: «Надеюсь, я уже беременна!» Но больше ее ни на что не хватило. Родители пригрозили, что не позволят ей вернуться в Нью-Йорк, если она не порвет с Ричардсоном и прочитали мораль о ее недостойном поведении. Впрочем, она прекрасно понимала, что на самом деле их больше всего раздражает: «Они не могут понять, как я вообще могла влюбиться в еврея», – с горечью писала она подруге.
Джек и Маргарет заперли Грейс дома и держали ее под неусыпным наблюдением, чтобы она не могла сбежать в Нью-Йорк тайком или где-то встретиться с Ричардсоном. Она смогла лишь один раз позвонить ему по телефону и со слезами рассказать, как тяжело ей приходится.
На самом деле, разумеется, ей было уже девятнадцать лет, и она неплохо зарабатывала как манекенщица, а значит, была вполне финансово независимой. Так что никакой реальной возможности удержать ее против воли у Джека и Маргарет не было. Но Грейс понимала, что, если она сейчас уедет, это будет означать полный разрыв с семьей. Точнее, она так думала – что было бы на самом деле, никто не знает…
Но любовь любовью, однако в первую очередь надо было думать о карьере.
Двое лучших выпускников ежегодно приглашались в труппу популярного театра Бакс в Нью-Хоун, в Пенсильвании, и на этот раз одним из них оказалась Грейс. Нью-Хоун был недалеко от Филадельфии, и родители, скрепя сердце, отпускали ее туда на репетиции. К тому же роль ей предложили в пьесе «Факелоносцы», автором которой был не кто иной, как ее дядя Джордж, и не дать ей там сыграть, означало бы оскорбить лично его.
Дебют прошел удачно, критика тепло отозвалась о юной актрисе, не забыв, конечно, упомянуть, какие у нее знаменитые отец и дядя. Джек Келли наконец-то согласился, что актриса – это тоже неплохо, этим даже иногда можно гордиться, – и привел на спектакль всех своих знакомых, чтобы показать, как его дочь играет в спектакле его брата.
Закрепило успех приглашение от знаменитого актера Рэймонда Мэсси, который одним из первых воплотил в кино образ Шерлока Холмса, исполнить роль его дочери в постановке трагедии Стриндберга «Отец».
Премьеру предполагалось сыграть в Бостоне, а затем перенести спектакль в Нью-Йорк, поэтому Джеку и Маргарет пришлось срочно решать, что делать со строптивой дочерью. Вечно держать ее дома не имело смысла, да и к тому же теперь они тоже стали надеяться, что она станет звездой, поэтому предпочитали помогать ей, а не мешать.
В конце концов они решили, что ведет себя она смирно, о любовнике-еврее больше не упоминает, много работает, – можно ее и отпустить.
Грейс дала родителям слово, что не будет больше встречаться с Ричардсоном.
Она уехала в Нью-Йорк… где прямиком направилась к тому домой, и они радостно отпраздновали встречу в постели.
Теперь трудно понять, чего в этом было больше – искренней уверенности, что она на самом деле бросает семье вызов, или обычного самообмана. Ричардсон вспоминал, что, несмотря на возобновление отношений, он чувствовал: из их романа уже ничего не выйдет. Грейс не желала слышать ни одного осуждающего слова о родителях, да к тому же еще ужасно боялась, что те их разоблачат.
Так в итоге и случилось – в один прекрасный день к Ричардсону явился сам Джек Келли и предложил отступные, если он прекратит встречаться с Грейс. «Я произнес длиннющую, абсолютно идиотскую, сбивчивую речь, в которой сказал, что мне от него ровным счетом ничего не нужно, что я люблю его дочь и не приму от него никакого отступного, – вспоминал Ричардсон. – Он не стал меня слушать, а просто вышел вон». На этом, разумеется, ничего не закончилось, хотя Джек Келли больше не снисходил до того, чтобы лично вести переговоры. В дальнейшем звонил Келл, угрожал, запугивал и вновь пытался подкупить.
Ну а Грейс… делала вид, что ничего не видит и не знает, а когда Дон прямо говорил ей, что надо что-то делать, отвечала что-то невнятное, мол, когда-нибудь им удастся понять друг друга и все будет прекрасно. В любых столкновениях с семьей она предпочитала просто «прятать голову в песок» и ждать, когда все как-нибудь само рассосется.
Запреты и угрозы семьи Келли, а также пассивность Грейс привели к охлаждению ее отношений с Доном Ричардсоном.
Она перестала чувствовать себя с ним комфортно, поэтому начала оглядываться вокруг в поисках другой кандидатуры в спутники жизни.
Ее новый серьезный роман начался с того, что к дверям ее квартиры доставили бутылку дорогого шампанского и сообщили, что Клодиус Шарль Филипп – распорядитель банкетов отеля «Уолдорф-Астория» – выражает ей свое восхищение.