С начальником центрального финансового управления генералом Василием Воробьевым мы расследовали случай, когда за 5,5 миллиона еще полновесных рублей было продано спасательное судно, которое только полгода как отремонтировали, истратив в полтора раза больше. А потом, когда затонул «Курск», не знали, чем спасать… И это только один эпизод. В то лихое время под прикрытием приказа о порядке утилизации торговали и новыми танками, и новенькими вертолетами, но кораблями почему-то особенно интенсивно.
На маршала Шапошникова вышли два его заместителя и семь начальников главных управлений Минобороны с предложением о создании специализированной военной биржи. И маршал не смог отказаться. А потом старательно делал вид, будто он здесь ни при чем, что это инициатива снизу, за которую он не отвечает. Но когда я объяснил, что его юридическая ответственность наступила, как только на бумаге было выведено слово «Согласен!», Шапошников тут же биржу отменил. Впрочем, к тому времени коммерциализацию армии остановить было уже очень сложно. Она передавалась как вирус и разъедала армию изнутри.
–
– На самый верх Павла Сергеевича Грачева вынесла политическая волна, и к должности министра, на мой взгляд, он был совершенно не готов. Подмахивал направо и налево любые бумаги, причем поток документов шел в обход юридической службы. Все решало его окружение, так называемая команда, к которой и по сей день остается масса вопросов.
Ведь что получилось. Когда Грачев стал председателем Госкомитета по обороне РФ, Ельцин настоял, чтобы его назначили еще и первым замминистра обороны СССР. В Минобороны у Грачева своего аппарата не было, и он попросил начальника Генштаба подобрать ему людей. Естественно, отдали тех, от кого уже давно намеревались избавиться. Никто и подумать не мог, что вскоре Грачев возглавит министерство, а «лишние люди» из полковников накануне отставки моментально превратятся в генерал-полковников.
–
– Поверить трудно, но это не легенда. После Грачева министром обороны был назначен Игорь Николаевич Родионов, который поставил перед собой и командой задачу хотя бы немного очистить армию от коммерции. Стали разбираться и выяснили: действительно, в назначенное время эшелон вышел из Вюнсдорфа, прошел Брест, Смоленск, но до станции разгрузки Канте-мировка так и не дошел. Затерялся. И таких эшелонов-призраков было достаточно.
Чеченская война тоже пополнила многие карманы. Помню, мы расследовали такой эпизод. Наша маневренная группа в составе трех бронемашин напоролась на засаду, а списывают по результатам боя шестнадцать ГАЗ-66. Воровали автоколоннами!
Да и само решение о вводе войск принималось без глубокой проработки чеченского характера, менталитета, без изучения обстановки в республике. Весь анализ – доклад на Совете безопасности о том, будто большинство в Чечне против Дудаева. В общем, Грачева элементарно подставили, а он даже не понял. Потому что все еще мыслил масштабами дивизии, поэтому и сказанул, что проблему Грозного, а заодно и всей мятежной республики можно решить одним полком за два часа.
Когда Грачев вернулся с заседания Совбеза и стал делиться своими полководческими соображениями, Михаил Петрович Колесников, начальник Генштаба, напрямую спросил: «Следует понимать так, что операцию возглавите лично вы?» Грачев в ответ: «А кто же еще!» Так Генштаб оказался как бы в стороне. Руководство группировкой войск, готовящейся приступить к наведению конституционного порядка в Чечне, осуществлялось из поезда под Моздоком, который – и было за что! – прозвали пьяным. Процессом одновременно управляли сразу три известных силовика – Грачев, Степашин и Ерин, причем каждый отвечал только за свое ведомство. Единого руководства не было. Ясности тоже.
Например, командующий войсками Северо-Кавказского военного округа генерал Митюхин ставит вопрос: «На территории моего округа идут боевые действия. Какова моя роль?» Ему отвечают приблизительно в таком духе: мы победим сами, ты только помогай. Легковесный ответ показался генералу сомнительным, и он обратился к юристам, которые разъяснили: поскольку военное положение не объявлено, каждая гибель военнослужащего, каждое разрушение влечет возбуждение уголовного дела. Митюхин, чтобы не оказаться крайним, лег в госпиталь.