Я, Елизавета

– 0-ох-ох! ах! ах! аххахааа…

Теперь и она билась в истерике, и мои фрейлины забегали вокруг со жженым пером и нюхательной солью. Парри продолжала выть, пока не докричалась до обморока.

– Елена!.. Радклифф!.. Кэри!..

Они все попрятались. После смерти Кэт я так и не нашла себе новой наперсницы. А ведь и Кэт предала меня, когда по простоте сердечной продала меня лорду Сеймуру.

О, неверное сердце…

Из королевских покоев суматоха распространилась по всему дворцу. Вбежал лорд-камергер.

– Мадам, что делать?

Как колет в боку!

– Сассекс, я вам приказываю, расскажите мне о жене лорда Лестера.

Тревожно нахмуренное чело разгладилось, озабоченность сменилась величаво-грозным спокойствием.

– С вашего позволения, мадам, – осторожно ответил он. – О которой?

– Стража! Где моя стража? Немедленно пошлите арестовать лорда Лестера!

Ошалевший от ужаса капитан тупо вылупился на меня. Они все любят Робина, он человек действия, один из них.

– Э… мадам, куда его отвести?

Я рассмеялась идиотским смехом:

– В Тауэр!

– Мадам, невозможно! Идет прилив, лучшие лодочники не доставят нас туда к ночи!

– Тогда завтра! А пока хорошенько стерегите его здесь.

Однако тот продолжал стоять, раззявя рот, и очнулся, только когда я завопила:

– Прочь, остолоп! Исполняйте приказ, если не хотите оказаться в Тауэре заодно с милордом!

Он развернулся, как ужаленный, и затрусил к дверям, следом загромыхали его дурни.

– Мадам, этого делать не следует!

Никогда я не видела Сассекса таким мрачным и растерянным.

– Тауэр – для изменников, мадам, для тех, кто повинен в государственной измене.

Я завыла в голос, как ведьма, как четвертуемый на колесе, которое раскручивает и раскручивает палач.

– Это и есть измена…

Итак, Робин отправился под строгий арест, а я – прямиком в ад. Неужто Бог решил меня покарать?

За что?

Я лихорадочно металась по комнате, бормотала, словно умопомешанная, и лихорадочно спрашивала себя: отчего мне так больно? Я не могу выйти за Робина – почему же ему нельзя жениться по собственному выбору?

Я не знала ответа, только чувствовала: мне этого не вынести…

– Он под стражей в башне Мильфлер, здесь, в Гринвичском парке, – доложили мне.

Мильфлер – Башня дивных цветов. От этого еще больнее. Отец построил ее для моей матери в пору их первой любви, когда она была для него дивным цветком, а он для нее – деревом, небом, землей – всем на свете.

Как Робин – для меня…

– Мадам, этого делать не следует.

Сассекс, простой и честный, не стал бы тем, кем он стал, если бы сдавал крепости упорства и цитадели истины.

– Как, засадить человека в тюрьму, отнять у него бесценную свободу, за которую англичане умирали, – и все потому лишь, что он женился?!

По нашим законам это не преступление – и по Божеским тоже! О нет, миледи. Господь Сам заповедал и повелел нам вступать в брак, это священное таинство для любящих, дабы не впасть в блуд…

– Довольно, довольно! – завопила я. – Не говорите мне про их любовь…

А тем паче – про блуд…

– Пошлите за Хаттоном! Нет, нет, я хочу поговорить с Берли!

Тот немедленно прибежал, без палки, позабыв про подагру. Я без слов припала к старческому плечу, стиснула слабые руки, усадила своего советника рядом с собой. Однако ни в руках его, ни в словах не было утешительной теплоты.

– Лорд Сассекс сказал чистую правду, – подтвердил Берли. – Ваши действия противоречат нашим законам и нашим старинным вольностям. Граф Лестер, – старик заколебался, но иной формулировки не нашел. – не совершил никакого преступления.

Слезы брызнули у меня из глаз.

– Так что же он совершил? Вы скажете мне наконец правду?

Берли испустил долгий, чуть слышный вздох – то ли вздохнул, то ли просто выпустил воздух.

– Как пожелаете. Но прежде, дражайшая миледи, позвольте напомнить, что не преступление для мужчины жениться так часто, как ему вздумается, или становиться отцом…

Отцом.

Цирюльники советуют, когда вскрываешь глубокую рану, резать по самой язве – чем сильнее и глубже надрез, тем меньше боль.

Говорят.

Говорят те, кто не испытал этого на себе…

А я-то называла Марию слепой!

Значит, они тут женились, хороводились, делали детей под самым моим носом, а я видела и в то же время ничего не видела. Эта красотка Дуглас с ее острым подбородком, глазами домашнего котенка и нравом подзаборной кошки подвернулась ему, когда мы ехали в Ретланд, и он, не вынеся монашеской жизни, с ней переспал. Едва она вернулась домой, обманутый муж узнал все из случайно оставленного письма, тут же разъехался с ней и поскакал в Лондон добиваться развода.

И тут лорд Шеффилд скончался – ..иные говорят, от яда, мадам, но никто не посмел обвинить лорда Лестера, которому благоволит королева… – и никто уже не мешал любовникам тешить свою похоть. Когда Робин оставлял двор, она тоже уезжала – я-то думала, что она бесилась из-за его невнимания, и потешалась над ее обидой, а они встречались в условленном месте и проводили это время вдвоем.

О, неверное сердце!

Сесил с усилием продолжал:

– Затем мадам Дуглас понесла…

Да, я видела, как округлилась ее талия, видела и ничего не заподозрила…

– ..и за две недели до рождения ребенка они поженились.

– Ребенка?

– Сына.

– Как назвали?