Я, Елизавета

Когда умер его отец, он стал одним из величайших королей в истории, по титулам, землям, богатству. Однако когда он вошел в мою дверь тем майским вечером, он был всего лишь самим собой – тщедушным, рыжеватым, заносчивым коротышкой, как все Габсбурги, который мнит о себе невесть что. Да, верно, он был умнее Марии, так ведь невелика хитрость! А тщеславие всегда делало Филиппа уязвимым, хотя он сам этого не замечал.

– Мадам, король! Король пришел вас посетить.

Это было уже слишком для моего бедного Вайна – король Англии и Его Католическое Величество король Испанский входит в мои покои без объявления и почти без всяких почестей.

Я тоже, должна сознаться, была в ужасе. Я думала, Мария послала платье, чтобы я принарядилась для встречи с ней – насколько же в ее духе желать, чтобы я принарядилась для встречи с ним, с человеком, чью любовь она вознамерилась во что бы то ни было заслужить!

Однако он – что он делает здесь? Какие мысли шевелятся за этими бледными, маленькими, бесчувственными глазами и выдвинутой габсбургской челюстью? Я видела и ждала обещанных Кларенсье распоряжений Марии, но тут же вскочила и присела в реверансе.

– Ваше Величество!

Он шагнул вперед. Кроме двух телохранителей, с ним был еще один человек, в котором я угадала его ближайшего советника, Ферию, а за Ферией – красивый молодой дон, по всей видимости – адъютант. Рядом со своими высоченными спутниками Филипп выглядел козлом рядом с жеребцами. Однако что-то в его облике приковало мой взор и…

…да, да, что греха таить? – зажгло мою кровь.

Хотя я всегда любила высоких, красивых, статных, однако порой мужчина, чьим единственным достоинством был такой вот жаркий взгляд, мог разжечь во мне пламень – как тогда он…

Я понимала, что он это увидел, хотя в то же мгновение потупила взор. Тонкие губы над аккуратной раздвоенной бородкой сложились в едва заметную улыбку. Он поклонился, взял меня за руку:

– Добрый вечер, миледи!

Он говорил с сильным испанским акцентом, я видела толстый розовый язык, который, казалось, заполнял весь рот. Он поднес мою руку к губам, пушистые усы задержались на тыльной стороне моей ладони. Я попыталась отнять руку, он не отпускал. Кивнул Ферии.

– Мой посол. Он говорит ваш английский. Посол улыбнулся масляной улыбкой:

– Его Величество желают знать, мадам, habla Espano? Вы говорите по-испански?

– Увы, нет, сэр, ни слова. Филипп довольно фыркнул:

– Мuy bien! Очень хорошо!

Что он хочет сказать такое, что не предназначается для моих ушей?

Он большим пальцем погладил мою ладонь – случайно или нарочно, чтобы разжечь между нами огонь? Я наградила его долгим спокойным взглядом, бесстрастным, как само целомудрие. Он выпустил мою руку, сказал Ферии:

– Мuy calmada – она очень спокойна. Как может он тут стоять и болтать ни о чем? Я больше не могла сдерживаться:

– Сеньор посол, простите сестринское нетерпение… я не хотела бы быть непочтительной к королю, но умоляю вас сказать, как королева?

Быстрый взгляд на хозяина, короткий обмен испанскими репликами, дозволение на ответ.

– Неплохо, – осторожно ответил он, – по воле Божьей. Схватки прекратились, благодарение Богу, ибо, родись принц сейчас, он появился бы на свет восьмимесячным и вряд ли бы выжил.

Хорошая это весть или плохая? Пока принца нет – но не случилось и выкидыша, который расчистил бы мне путь…

Ш-ш, прочь подобные мысли, Филипп говорит, и я понимаю. «Мне сказали, что дух ее полон очарования! Но теперь я различаю под ее спокойствием женскую страстность… и свечение вокруг нее, как от морской воды…»

Ферия ощетинился.

– Немудрено, ведь она – дочь потаскухи, как говорит королева, зачатая в непотребстве, от связи матери с простолюдином…

Филипп стиснул рукой тяжелый подбородок.

– Королева – дура! – припечатал он. – Одноглазый увидел бы, что она – Генрихово семя, взгляните на ее прирожденную царственность Иначе ее можно было бы счесть подменышем… – Он деланно рассмеялся, переступил с ноги на ногу. – Вы, чего доброго, подумаете, что я влюбился.

– Нет, сэр, нет.

Однако я читала в его глазах – да!

Глава 19

Если он читал в моих глазах, то и я читала в его; и даже больше, чем скупые жаркие зрачки, говорило мне его тело, которое напряглось, как у терьера при виде крысы, переминание с одной ноги на другую, означавшее, что между ними шевелится третья, невидимая…

Однако меня влекло и другое – его змеиный ум, его двуличный дух, искушенный в лукавстве с тех самых пор, как иезуиты научили его говорить:

«Si – е tambien no, да – и, ну, нет». А больше всего меня привлекала в нем глубокая потаенная печаль. Причину этой неизбывной грусти мне еще предстояло выяснить, однако я ощущала на себе ее чары. А каждая женщина мечтает исцелить в своем мужчине тоску.

Что он означает, этот интерес короля? Все понимали, что королева может умереть в родах; может, он имеет виды на меня с тем, чтобы удержать Англию под каблуком Испании?