— Нет, ты что! — глаза его округлились. — Совсем некрасиво! Это отвратительно! — он всерьёз разволновался.
— Она… она стара! Но это полбеды, у неё нет половины лица, все время его прячет, под волосами, и знаешь, я и хочу заглянуть туда, под эту завесу, чтоб убедиться, что она проще, чем хочет казаться, и с другой стороны — меня чуть не парализует, от мысли, что же там можно скрывать, если она приходит испугать меня, а сама ещё и прячется, так значит, у неё там, в тёмной части что-то совсем уж… что меня убъет, а она же всё норовит меня… меня… — тут мой несчастный Ветер опустил голову и заплакал, не пряча лица в ладони.
— Ну, что ты… — прошептала я, садясь ближе, и протягивая руку, погладить по притягательным его волосам.
— Дика! — он схватил меня в охапку, прижимая к себе, и всхлипывая.
— Ради бога, не уходи только! — слёзы намочили мне шею, немного неприятно и жалостливо.
— Не уходи, ни за что! Даже если я буду гнать тебя, и ругаться! — прошептал он горячо, и укусил в шею, не больно. — Потому что я могу совсем потеряться… Ты ведь… а ладно, давай, я таблеток нажрусь, и спать ляжем… Она не придет, если ты рядом…
— Давай, — согласилась я, кажется, и правда, лучший выход! — И свет не выключим! — воодушевился он.
— Как скажешь! — я легонько отодвинула его, и начала раздеваться. Ветер вытер слезы, и сел смотреть на меня. Я расстелила постель, разделась до маечки и трусиков, залезла под одеяло, и жестом пригласила его к себе. Любимый радостно нырнул ко мне, прижался всем худым холодным телом.
— Как хорошо с тобой! — прошептал он, и я ответила:
— Ага, — подумав при этом — ох, и тесная же у тебя кровать для двоих!..
— Дика, Дика!! — разорвали сон вопли Ветра с кухни, и вскочив, я помчалась туда на автопилоте. Вот чёрт.
— Что? — остановилась я в дверях.
— Она… — Ветер смотрел испуганными глазами на разбитую чашку в луже чая у его ног.
— Кто, Ветерочек? — как можно мягче подошла я к нему. Вот, блин! Он меня пугает!
— Она опять пыталась ко мне приставать… — прошептал он, прижимая меня к себе.
— Ну… — знать бы ещё, что говорить в подобных случаях!
— Это Белая Дева… я её так называю не сам! Лисицкий сказал, что я сам придумал… Но нет, она велела… сама, только один раз говорила со мной! — жарко шептал Ветер, озираясь. — Видишь, я всё ещё боюсь, хотя точно знаю — она исчезает напрочь, если кто-то есть! — он покачал головой и горько усмехнулся: — Это она меня с ума свела, не дает жить нормально одному!
— Ветер… — начала я, замерзнув: — Давай тогда, раз она ушла, вернемся в постель, ну, или чаю попьём!
— Не, давай тогда кое-чего получше, а? — он сразу оживился, и выпустив меня, шагнул к холодильнику. Достал распечатанный литровый баттл «Джека» — ого!
— Ты удивляешься, откуда у меня такое дорогое бухло? — улыбнулся он, перехватив мой взгляд.
— Я зарабатывать лучше начал! — и гордо поставил добычу на стол: — За выслугу, прикинь, добавили! Я ведь самый старый там, никто не удерживался долго. Мол, заморочная работа… Они, кстати, потому меня и взяли, что никто у них работать не хотел, а другие все отказывали!
— Отлично! — кивнула я. Пусть лучше о работе говорит, чем о глюке каком-то. — Наливай, герой-работник! — подняла я грязный стакан — ничё, и такой сойдёт. Пить так пить!
Но знала бы я, что скоро придётся пожалеть об этом…
Через пару стаканов и всего лишь одну сигарету, Ветер встал, и со словами:
— Я сейчас! — улыбнулся ободряюще, и исчез… Я думала, в туалет, прождала наверное, все полчаса, прежде чем позволила беспокойству поднять себя с места, проведать, что так долго. Дверь на балкон была открыта, и я сразу выглянула по-наитию. Он был там. Весь в крови, отрешенный взгляд в никуда, и пар уже почти не идёт от посиневших губ…
— ЧЧЁЁЁРРРТ!!! — заорала я, хватая эту сволочь под руки, и пытаясь поднять: — Сссука!! Ну как так можно, стоило только одного отпустить поссать!
Он был слишком тяжелым для меня, поднять его казалось невозможным. Однако я не паникёрша, и трезвым взглядом оценила, что он хоть и порезался довольно глубоко и грамотно, но холод зимней ночи быстро сузил сосуды, и крови пролито относительно немного.
— Блядь, пиздюк ёбаный! — заорала я со злости: — Режешься, так хоть по уму надо было! Гандон! — и въехала ему, засыпающему, такую отличную звонкую оплеуху, которой можно гордиться и профессиональной стерве. Первый страх отпустил, я поняла, что надо лишь затащить его в дом, чтобы не простыл, и забинтовать. И стало неожиданно весело. Да, чертовски весело! Ветер ведь развлекается, так чего бы и мне не поразвлечься!
Какими-то нечеловеческими моральными пинками самой себе, матом и уговорами, надрываясь мне удалось затащить его, напрочь теряющего сознание, в квартиру, грохнуть на кровать, основательно отколотить пока ничего не чувствует, выплескивая долго собираемую злость, и срочно перевязать обрывками простыни оттаявшие и закровившие раны. Видимо, с тепла на холод, моему безмозглому самоубийце стало больно, и он очнулся с криком:
— Черт, сука грёбаная!
— Кто, я? — со злой веселостью спросила я.