Я была первой

Коричневым шефом правил серый сверх-шеф. При виде Серого Коричневый дрожал как деревце. У Серого были огромный кабинет с четырьмя окнами и двумя секретаршами, служебная машина, личный шофер и черный Лабрадор. Когда Серый смотрел на своих подчиненных, у него в глазах зажигался ого­нек, который, казалось, говорил: я за вами наблюдаю, ваша проблема мне ясна.

Однажды мы все собрались в его огромном каби­нете. Мужчины говорили, я сидела в сторонке. Вдруг один из коллег, мой ровесник, поворачивается ко мне и говорит, не стесняясь окружающих:

– Я забыл папку и фотографии у себя на столе. Сходи, посмотри!

И преспокойно продолжает рыться в бумагах. «Ни с места, – приказываю я себе, – ни с места. Он не имеет права так со мной обращаться. Я ему не прислуга. У него тоже две руки и две ноги – пусть сам идет. У нас равноправие.»

Он снова поворачивается и в изумлении смотрит на меня. Я сижу неподвижно. Он удивленно разводит руками, молча указывает мне на дверь, должно быть на тот случай, если я забыла дорогу. Сдаваться он не намерен. Воцаряется напряженная тишина, ритори­ческие вопросы повисают в воздухе. Все молча на­блюдают за исходом спора, древнего как сама жизнь.

Серый, Коричневый и все остальные не спускают с меня глаз. Девицы с интересом ожидают моей реак­ции. Хватит ли у меня храбрости держаться до кон­ца? Уволят меня или нет? Они в недоумении следят за каждым моим движением. Проходит каких-то не­сколько секунд, а мне кажется, что позади целое сто­летие или даже полтора. «Мы веками были у них в подчинении, – говорю я себе, – веками беспрекослов­но их слушались. Ни с места. Ни с места.»

А потом – встаю и иду к двери. Запомнить это на всю жизнь. Хранить в памяти вечно, чтобы больше такого не повторилось. А к чему, собственно? Я не­дотепа, кретинка, пустое место. Вот именно, пустое место. Конфетная обертка. Я себе противна до тош­ноты, готова сама себя растоптать, ненавижу себя лютой ненавистью. Если ты сама себя не принима­ешь всерьез, то чего же ждать от других? Ты не должна прогибаться перед мальчишкой своего воз­раста! Ты вообще ни перед кем не должна проги­баться, и точка! Лакейская душонка!

Я протягиваю заносчивому коллеге папку с фото­графиями, возвращаюсь на свой наблюдательный пост и ловлю на себе пристальный взгляд Серого. Все кончено, подруга, ты уволена. Тебя вышвырнут с работы прямо сейчас. Жаль, я сегодня утром не прочла гороскоп на день.

Мероприятие подходит к концу. Все встают, со­бирают бумаги. Серый говорит, обращаясь ко мне:

– Мадмуазель Форца, не могли бы вы задержаться?

Уволена. Приговор отчетливо читается в глазах коллег, которые стараются не встречаться со мной взглядом, и направляясь к двери, старательно меня обходят, притворяются, что видят меня впервые. Петух пропел, и Апостол Петр трижды отказался от своего кореша. Коричневый смотрит на меня с не­скрываемым раздражением. «Упрямая попалась, – думает он, – сейчас ее поставят на место.» Я раздра­жаю его с самого начала, прежде всего тем, что отка­зываю в доступе к своему телу. Он вызывает меня к себе в кабинет, заставляет пересчитывать скрепки, складывать резинки, точить острые карандаши. Он издевается над моей мини-юбкой, пытается при­жать к стене, когда я наливаю себе кофе, но мне вся­кий раз удается ускользнуть. Как он ни старается, ему меня не поймать. Стоило, спрашивается, нани­мать на работу хорошенькую блондиночку, если не можешь задрать ей юбку?

Я остаюсь наедине с Серым. У меня мурашки бе­гут по коже. Я готовлюсь к худшему. Решаю перей­ти в наступление. Пропадать, так с музыкой, по крайней мере, начну себя уважать.

– Он не имел права мне приказывать! Он мне не начальник!

– Это вы не имели права ему подчиняться! Не позволяйте этим кретинам гонять вас с поручения­ми! Обращайтесь с людьми так же как они с вами. На равных. Иначе вас никогда не будут уважать…

И тут я чувствую, что влюбилась.

Он разглядел во мне тонкую душу, и обращается именно к ней. Он совершенно бескорыстно поделил­ся со мной частичкой своей власти, власти серого че­ловека. Он уступил мне кусочек своей территории, чтобы я могла разбить лагерь, произвести учет ору­жия и покончить с чередой отступлений. Я встаю, вы­прямляюсь. До него я была никчемной куклой, кото­рую можно рвать на части, бросать на землю и поднимать когда вздумается. Теперь у меня за спиной вырастут крылья и понесут меня к нему. Я увеличива­юсь в размерах. Мое сердце надувается как воздуш­ный шар. Я вот-вот взлечу. Я счастлива, я так счастли­ва. Я хочу взглянуть на мир его глазами. На меня давно уже не смотрели так благодушно-доброжела­тельно. Еще, прошу вас, дайте мне еще внимания, по­лезных советов, ценных указаний, облагородьте мне душу. Наверное, это и есть любовь, когда другой ви­дит в вас то, чего вы сами не замечали, извлекает на­ружу и преподносит вам будто драгоценный слиток.