Я был в расстрельном списке

В начале 1990-х годов в России катастрофически не хватало специалистов, знавших институты рыночной экономики и законодательство развитых стран. Летом 1989 года на Ладоге мы обсуждали, сколько в СССР можно найти ученых, которые более или менее понимают корпоративное право, знают, как обеспечиваются гарантии прав собственности и исполнение договорных обязательств, какие параметры денежного рынка регулируют центральные банки. Назвали 7 человек, из них четверо оказались эстонцами.

Сегодня ситуация улучшилась, россияне получают образование на Западе, работают в иностранных фирмах. И все равно ощущается недостаток специалистов. Практически невозможно найти людей, разбирающихся в исках в защиту неопределенного круга лиц, в тонкостях парламентского контроля над органами исполнительной власти или организации эффективных систем здравоохранения. В начале 1990-х годов положение было просто катастрофическим. Будучи в зарубежных командировках, мы расспрашивали тамошних чиновников и юристов. Но немногие настолько владели языком, чтобы понять юридические тонкости. А кто знал язык, тот не знал право и экономику.

В Комитете Верховного Совета РСФСР по собственности появился необычный посетитель — министр антимонопольного ведомства Германии Вольфганг Картте со своим переводчиком. Он добровольно приехал в Москву на время отпуска и предложил свою помощь. Мы поставили ему второй стол в моем кабинете и сразу перешли к нашим проблемам.

Тогда мы работали над первым вариантом законопроекта об акционерных обществах. И не знали, как в законе правильно оформить правило, по которому объявленный акционерный капитал соответствовал бы реальной стоимости активов акционерных обществ. Допустим, мы с вами решили создать закрытое акционерное общество, чтобы возить овощи из Краснодара в Москву. Скинулись, зарегистрировали ЗАО с уставным капиталом 100 тыс. рублей. Пока везли помидоры в Москву, холодильник в машине испортился, помидоры сгнили. По документам уставный капитал есть, фирма выглядит состоятельной, а реально активов нет. Но на рынке контрагентам важно знать, с кем имеешь дело, знать реалии, а не просто записи в бумагах. Не будешь же перед заключением сделки проводить аудит каждого смежника!

Вольфганг Картте знал, что эту проблему удачно решили испанцы. Он тут же позвонил министру юстиции Испании. Через полчаса у меня на столе лежал перевод статьи соответствующего испанского закона. Потом выяснилось, что необходимая нам норма закона еще лучше сформулирована в одном из американских штатов. Запросили ее, внесли поправки в законопроект. Подобным образом Картте помог разрешить многие загвоздки в нашей законотворческой деятельности.

К нам приезжали помогать и другие волонтеры. Ими двигало желание участвовать в поиске решений, аналогов которым в истории не было. Так, в нашу Комиссию по промышленности Ленсовета пришел Джонатан Хей. Он окончил Оксфордский университет по специальности экономика, был аспирантом Гарвардской школы права, знал реалии рыночной экономики и правовые нормы США. И он выучил русский! Несомненно, Хей мог принести большую пользу, но не в Питере, а в Москве, там, где принимались федеральные законы. Законопроекты готовили профильные министерства, поэтому я написал рекомендательное письмо Анатолию Чубайсу, который тогда руководил Госкомимуществом. Джонатан Хей стал его советником и тесно сотрудничал с заместителем председателя этого госкомитета Дмитрием Васильевым. Через несколько лет Хей возглавил Международный институт правовой экономики в Москве, в котором в середине 1990-х наши и зарубежные юристы готовили законопроекты, отвечавшие международным нормам.

Всегда ли прав народ?

Овца и волк по-разному понимают слово «свобода», в этом суть разногласий, господствующих и в человеческом обществе.

Авраам Линкольн

Вернемся к любимым тезисам интеллигенции: «народ всегда прав» и «путь к лучшей жизни лежит через позицию большинства». В начале 1990-х годов тех, кто боролся за проведение в стране радикальных политических и экономических реформ, называли демократами. Что такое демократия? В переводе — власть народа. А как сам народ понимает демократию? Социологии выяснили, что и в 2010 году основная масса россиян под словом «демократия» понимала лишь «повышение уровня жизни». Есть колбаса в магазине, хватает денег ее купить и на пиво остается — значит, в стране демократия. Зарплату не выдают, пенсии задерживают — нет демократии. Что до свободы слова и собраний, права создавать профсоюзы и выдвигать своих кандидатов в депутаты, то, может быть, это и важно для интеллигентов, а для большинства россиян — нет.