Я был похоронен заживо. Записки дивизионного разведчика

Все дальнейшее движение проходило без каких-либо особых приключений. Но это был нечеловеческий труд всего личного состава. И особенно тяжело было солдатам. Их труд можно сравнивать только с трудом тех окруженческих лошадей. Днем и ночью, в мороз, дождь и снег, промокшие до нитки, грязные и голодные, они тащили на себе орудия, повозки и двуколки. Тащили солдаты, потому что лошади были не в силах тащить. А если случалось пройти по относительно сносной дороге, где оси пушек и повозок не сдвигали перед собой грязь, как бульдозерный нож, то солдаты отдыхали, а вернее, спали на ходу в самом буквальном смысле, выстроившись цепочкой и держась друг за друга.

Рассветало. Прошла еще одна ночь пути. День, предвещало, должен был быть солнечным. Это нас радовало. Двигаться становилось с каждым днем тяжелее. Маршрут пролегал по каким-то лесным, а скорее, болотным дорогам. Лошади от суточных переходов и без корма обессилели. И все чаще пушки, повозки и двуколки по непролазной грязи приходилось тащить солдатам. Но самое неприятное – это когда ты постоянно находишься под моросящим осенним дождем и не можешь нигде укрыться, даже стать под дерево. И нет у тебя надежды, что где-то остановишься, очистишь от грязи одежду и обсушишься. Поэтому, когда проясняется небо, на душе у солдата становится веселее. Солнечный день – значит, отдых. На день надо затаиться. Обнаружить себя нельзя. Во время таких остановок можно умыться, пособирать каких-то кореньев, чтобы заморить червячка, и вволю выспаться. Мы так приспособились к обстановке, что спали и на ходу, и стоя, и под дождем и снегом, и в грязи, и на мерзлой земле. Голод и непосильный труд сделали нас какими-то безучастными. Не было слышно смеха, разговоров. Не было и агрессивности. Со стороны мы были, наверное, похожи на осенних мух, которые двигаются, но медленно и не создавая шума.

По колонне передали команду «Привал!». Рассредоточились по лесу. Сосновый бор. Место сухое, песчаное. Управленцы расседлали, а огневики и ездовые распрягли лошадей. Безлошадные в это время спали, устроившись под деревьями. Мы, имевшие лошадей, всегда им завидовали. Ехать в седлах мы не могли. Стоило сесть в седло, как тотчас же засыпал. А уснул – значит, упадешь с седла. А падаешь с седла обычно вниз головой. Так что это опасно. Но лошадь не бросишь, даже если она тебе и помеха. На марше ее надо все время вести в поводу, а на привале покормить и напоить. С водой легче, а вот корма нет. Его надо найти и заготовить. Нарвать сухой осоки и наломать сосновых или еловых ветвей. Других кормов не было.

Во второй половине дня поступила команда зарыть в землю военное имущество. Оставить только оружие и боеприпасы. Личные документы, кроме комсомольских и партбилетов, сжечь. Это нас встревожило. Понимали, что обстановка усложнилась. И в то же время обрадовало. Легче стали повозки, а мы избавились от так мешавших на переходах противогазов. Каски были выброшены еще раньше.

Завершением одного из ночных переходов была дневка в лесу, недалеко от какой-то деревни. Кто-то из нашего взвода незаметно проник в деревню и похитил старую телячью шкуру, видно, долгое время висевшую где-нибудь на чердаке. Шерсть ее была сильно попорчена молью, а сама шкура наполовину съедена мышами.

Мы завернули шкуру в плащ-палатку и, отойдя подальше от расположения подразделения, на костре из сушняка, чтобы не обнаружить себя дымом, опалили. Опалили, правда, плохо. Сделать это было очень трудно. Как только сунешь кусок шкуры в огонь, она тут же сворачивается в трубку шерстью вовнутрь. Обработанную таким образом шкуру разрезали на мелкие части и сварили. И должен вам сказать, что я до сих пор ничего вкуснее не едал. Несмотря на то, что ели мы ее все-таки с шерстью.

Запомнился мне и такой случай, тоже связанный с едой. На одной из дневных остановок кто-то сходил в деревню. Делались эти вылазки тайно. Никто никому не докладывал и не отпрашивался. Да никто никого и не контролировал. На этот раз принесли с килограмм ржаной муки. Мука сильно попахивала прелым, а потом оказалась еще и горькой. Но тогда нас это не смутило, у нас была другая задача – превратить ее в съедобное блюдо. Не будешь же есть сухую муку. Одни говорили, что надо заварить муку в кипятке. Другие – испечь что-то вроде хлеба. Верх взяли последние. Решили испечь блины. Муку замешали в холодной воде. А где испечь? На этот раз костер в лесу решили не раскладывать. Недалеко от опушки стоял одинокий сарай. Вот туда мы и отправились. Сарай оказался овином, то есть местом, где сушат и молотят злаковые. Растопили печь. Откуда-то принесли кусок ржавого до дыр кровельного железа, и работа закипела. Закипела в буквальном смысле слова. На уложенное на костер железо наливаем ржаную болтушку, а она почему-то не запекается, а кипит до тех пор, пока не превращается в угольную корку. Но и тут был найден выход. Как только тесто закипало, железо с огня снимали и содержимое съедали ложками.