Я был «майором Вихрем». Воспоминания разведчика

Оказалось, с тех пор, как Ольга у Врублей, молодой Скомский добровольно и добросовестно исполняет обязанности интенданта радиоквартиры. Приносит продукты, снабжает деньгами. Ольгу поддержал Татусь. На старого Скомского всю жизнь батрачил, а молодого похвалил: «Панского семени, а чловек». (Чловек — человек — в устах Врубля звучало высшей похвалой.) Я решил встретиться с молодым Скомским лично. Договорились через Врубля о месте встречи. В сумерках забрался в густой ельник, принадлежавший Скомским. Вскоре услышал шаги. Ко мне приближался парень в охотничьей куртке, в офицерских бриджах. Его походка, одежда — все говорило об умении держаться непринужденно и естественно. Губы припухшие, как у мальчика. Глаза дерзкие, насмешливые и какая-то особая, я бы сказал, вольтеровская улыбка, свидетельствующая об ироническом складе ума. Я свистнул, как было условлено.

— Пан капитан, приветствую вас на польской земле.

— Эту землю еще надо освободить.

— Будем освобождать ее вместе.

Я не спешил с ответом. Стал расспрашивать о старом Скомском, о планах на будущее, исподволь выяснял потенциальные возможности Юзефа. Оказалось, в доме Скомских часто останавливаются офицеры вермахта. Не обходили они и соседние имения. В помещичьих домах, в фольварках размещались штабы полков, дивизий. И почти в каждом в радиусе тридцати-сорока километров были у Юзефа друзья-приятели.

Еще один приятный сюрприз: в Кракове, на улице Голембя, у Скомских собственный дом. Там постоянно живут родственники Скомских, по словам Юзефа, патриоты.

Сам Юзеф на будущее смотрел трезво:

— Прежней Польше не бывать. Землей Скомских владеть Врублям. Оно и справедливо.

Говорили мы на смешанном русско-польском жаргоне. И тут открылся еще один секрет: второй год молодой Скомский упорно изучает русский язык, в библиотеке отца читает в оригинале (старый Скомский до революции учился одно время в Одессе) Пушкина, Тютчева. Краснея, запинаясь, прочитал четыре тютчевские строчки (к моему стыду, я слышал их тогда впервые):

Умом Россию не понять,
Аршином общим не измерить!
У ней особенная стать —
В Россию можно только верить.

Мы расстались с Юзефом в сумерках. Договорились: связь через Врубля, почта — дупло в старой сосне.

По-прежнему наезжая к приятелям, Скомский завел знакомство с одним гитлеровским асом. Благодаря этому знакомству, отличному знанию немецкого, умению быстро сходиться с людьми Юзеф стал своим человеком даже в ресторанах с объявлениями: «Собакам и полякам вход запрещен». Он научился глубоко, в самых сокровенных тайниках сердца прятать свою ненависть, свои чувства. Обхаживал своего аса, поил его отборнейшим коньяком, пока в дупле старой сосны не оказалась схема — расшифровка аэродрома и одной летной части. Расшифровку мы отправили в Центр. А несколько дней спустя в Кракове со всеми подобающими воинскими почестями хоронили обгоревшие останки гитлеровского аса. Он погиб во время массированного налета советских бомбардировщиков, не успев оторвать от взлетной полосы свой «Хейнкель».

Всю ночь пылали машины на отлично замаскированном аэродроме. Огромными хлопушками рвались бочки с бензином. Выли сирены пожарных машин. О налете Юзеф узнал от приятелей аса и несколько дней ходил именинником.

16 сентября

В ночь на 16 сентября мы работали допоздна, готовя донесение Центру. Накануне получили новое задание:

«Примите все меры разведки танков, частей на окраине Кракова, установите нумерацию частей, места штабов».

Отовсюду продолжали поступать информации. В одних говорилось об усиленном продвижении железнодорожных грузов в сторону станции Кобежице, в других — об отличительных знаках, номерах на танках и машинах. Предстояло просеять, сверить, сравнить, проанализировать десятки фактов, чтобы отжать несколько скупых строчек радиограмм:

«Восточная окраина Кракова (Кобежице) прибывают войска дивизии СС».

«Из Словакии прибыла танковая дивизия. 160 танков, преимущественно «Тигров», 20 бронемашин расквартированы в предместьях Кракова. Танки были в боях».

Текст передал для шифровки Ольге. В схроне тепло, пахнет чабрецом, мятой и… не спится. Как ни хорошо у Врублей, надо уходить. В эфире находимся полтора-два часа ежедневно, работая по одним и тем же позывным, в одно и то же время. Это просто чудо, что нас до сих пор не засекли. Что-то изменить пока трудно: радиопитание на исходе, слышимость — один-два балла. Выйдешь не в свое время — забьют. Пора в Бескиды, к Тадеку. Завтра же — к Тадеку.

Только под утро задремал. И тут же услышал голоса, топот ног, тревожный, предупреждающий крик Стефы. Выглянул в щель. В пяти метрах стоял немецкий солдат с автоматом наготове. Схватился за пистолет, но двор уже был забит гитлеровцами. Поддаться голосу чувства, броситься сломя голову в огонь или подчинить себя долгу, задаче?