Я был агентом Сталина

Однажды утром, вскоре после моего приезда, я с моим приятелем отправился на прогулку в деревню. То, что я увидел там, было ужасно. Полуголые ребятишки выбегали из полуразвалившихся изб, прося подать им хлеба. В деревенской кооперативной лавке не было ни хлеба, ни керосина — ничего. Ужасающая нищета произвела на меня самое гнетущее впечатление.

В тот вечер после отличного ужина все отдыхающие сидели в ярко освещенной столовой дворца и оживленно беседовали. На улице был страшный холод, а тут пылал камин, было тепло и уютно. Случайно я повернул голову к окну и увидел приклеенные к холодным стеклам лица беспризорных голодных деревенских ребятишек, смотревших на нас широко раскрытыми глазами. Тотчас же сидящие в зале перехватили мой взгляд и распорядились прогнать нарушителей. Почти каждый вечер кому-нибудь из детей удавалось проскользнуть во дворец, минуя вахтеров, в поисках пищи. Я часто приносил для них из столовой хлеб, но старался делать это незаметно, ибо другие на это смотрели косо. Советские служащие выработали в себе защитное свойство не замечать человеческих страданий:

«Мы идем к социализму трудными дорогами. Многим приходится посторониться. Нам надо хорошо питаться и отдыхать от своих трудов, пользуясь удобствами, все еще недоступными для других, потому что мы строители Прекрасного Будущего. Мы — строители социализма. Мы должны быть всегда в форме, чтобы продолжать наш нелегкий путь. В свое время забота о всех несчастных, встречающихся на нашем пути, будет проявлена. А пока — прочь с дороги! Не мозольте нам глаза своими бедами! Если мы будем останавливаться и бросать крохи каждому, то наша цель никогда не будет достигнута».

И было совершенно очевидно, что люди, таким образом оберегающие свое душевное спокойствие, не будут слишком щепетильны на крутых поворотах этого пути и не станут серьезно задумываться над тем, ведет ли он в действительности к Светлому Будущему.

Морозным утром я добрался до Курска, возвращаясь домой из «Марьино». Я спешил на вокзал к приходу московского скорого. После плотного завтрака в вокзальном ресторане оставалось еще какое-то время, и я пошел в зал ожидания. Я никогда не смогу вытравить из памяти то, что я там увидел. Зал ожидания был битком набит крестьянами — женщинами, мужчинами и детьми. Около шестисот человек перевозили, как скот, из одной тюрьмы в другую. Сцена была до того кошмарной, что на какое-то мгновение мне показалось, что я вижу летучих мышей, снующих над этими измученными существами. Многие из них лежали на холодном полу почти донага раздетыми. Среди них были и такие, которые, по-видимому, умирали от тифа. Голод, боль, отчаяние или просто страдальческая покорность были написаны на их лицах. Пока я стоял и смотрел, сотрудник ОГПУ с бесстрастным выражением принялся их поднимать и подталкивать к выходу, как стадо коров, толкая и пиная и тех, кто был слишком слаб, чтобы встать и идти. Один из них, старик, так и не поднялся с пола. Это был всего лишь небольшой отряд несчастных из миллионной армии честных крестьянских семей, которых Сталин назвал «кулаками», — слово, которое теперь не имеет другого значения, кроме значения «жертва». Согнанные со своей земли, лишенные крова, они были уничтожены.

Как раз в это время — в феврале 1934 года — фашистские военные части обстреливали образцовые дома для рабочих Вены, построенные правительством социалистов. Фашистские пулеметчики косили огнем австрийских рабочих, стоявших насмерть, защищая завоевания социализма. Фашизм надвигался отовсюду. Кругом одерживали верх силы реакции: Советский Союз казался тогда всем надеждой человечества. И я продолжал работать на Советский Союз — то есть на Сталина.

Двумя годами позже произошла трагедия в Испании. Гитлер швырнул свои войска на подмогу режиму Франко, а премьер социалистического правительства Франции Леон Блюм был втянут в лицемерную игру «невмешательства», обрекшую Испанскую республику на гибель. Было совершенно очевидно, что Сталин слишком поздно и нерешительно пришел на помощь зажатой в кольцо блокады республике, причем эта помощь была к тому же явно недостаточна. Я все еще продолжал считать, что, выбрав из двух зол меньшее, я воюю за правое дело.

Но вскоре ситуация круто изменилась. Сталин, как я понял, вслед за своей запоздалой помощью вонзил нож в спину законного правительства. Я увидел, что чистка в Москве приняла чудовищные размеры, уничтожив значительную часть большевистской партии. Такая же чистка произошла в Испании. Служа в разведке, я мог наблюдать тогда же, как Сталин протянул руку для тайного сотрудничества с Гитлером. Заискивая перед нацистским лидером, Сталин уничтожал видных командиров Красной Армии, таких, как Тухачевский и другие военачальники, с которыми я работал многие годы для обороны Советского Союза и защиты социализма.