Меня провожают всем детдомом, Влада недовольно морщится, впрочем, стоит мне на нее посмотреть, тут же расплывается в улыбке.
– Все в порядке, милая? – с преувеличенным вниманием спрашивает она, глядя на меня в зеркало внутреннего обзора, а потом улыбается таксисту. – Забрала племяшку из детдома. Они там как волчата, неприветливые, неулыбчивые.
– Ничего, отогреется, – беспечно кивает таксист, а мне хочется, чтобы мы ехали вечно, не доезжая до дома. Я не хочу оставаться с Владой один на один. Я ее боюсь.
У нас отношения не складываются с самого начала. Влада хочет остричь мне волосы, а я не даюсь.
– Ты как семинаристка с этими патлами! – кричит опекунша, в сердцах швыряя в меня журналом, в котором она выбрала для меня модную стрижку.
– Если девочка не хочет, не нужно заставлять, – мягко возражает мастер салона, куда Владислава привела меня, чтобы, по ее словам, сделать из меня человека.
Я смотрю исподлобья, обхватив руками голову и давая понять, что никому не позволю притронуться к моим волосам.
– Смотрит как волк, – жалуется тетка, – никакой благодарности!
– Доминика, если ты позволишь немного снять длину, волосы будут выглядеть гуще и здоровее, – предлагает мастер. – Не бойся, детка, я лишь остригу посеченные кончики.
Наконец я соглашаюсь, мне моют голову и начинают стричь. Я внимательно смотрю, чтобы не остригли больше, чем нужно, но мастер явно на моей стороне, а не на теткиной, и мы действительно ограничиваемся парой сантиметров.
Влада недовольно кривится, хотя весь салон в восторге от того, какие у меня красивые волосы – после того, как их подровняли, вымыли и высушили, они стали похожи на шелковистый водопад.
У нее самой короткое каре, и она хотела мне сделать такое же.
Наконец тетка успокаивается, ей сделали маникюр, и она довольна. Я замечаю, что она рассчитывается моей картой, но, наверное, так и нужно, ведь теперь она мой опекун.
Мы идем в магазин, она выбирает мне одежду по своему вкусу, но мне ничего не нравится. Она снова злится, но я отказываюсь мерить выбранные ею вещи, а подбираю одежду сама.
– У девочки хороший вкус, – говорит продавец-консультант, и Влада недовольно замолкает. Мы с продавцом подбираем нужный мне размер, Владислава набирает ворох вещей и идет в примерочную.
За покупки она тоже рассчитывается моей карточкой, и тогда я уже не молчу.
– Вы купили мне две вещи, а себе семь. Почему вы рассчитались моими деньгами? – спрашиваю ее, и она зеленеет от злости.
– Ах ты ж нахалка! – выплескивается из нее ядовитое. – Да как ты смеешь меня обвинять в нечистоплотности! Я так потратилась, пока навещала тебя в детдоме, а теперь ты смеешь тыкать мне своими сиротскими копейками?
Я ничего не отвечаю, потому что знаю – это бесполезно. Влада должна отчитаться за каждую потраченную копейку, но размер у нас одинаковый, и доказать, что одежду она покупала себе, а не мне, я не смогу.
Вечером я долго лежу без сна в своей комнате, в той самой, в которой жила до того, как попала в детдом. В квартире не осталось ничего из прошлой обстановки, здесь делался ремонт для того, чтобы ее можно было сдавать. Наши вещи сложены в кладовке, и у меня нет ни малейшего желания их оттуда доставать.
Потом. Когда-нибудь потом я обязательно это сделаю. А пока мне нужно привыкнуть, что я больше не в детдоме, и мне до слез жалко, что я не там.
Мы живем с Владой почти месяц, худо-бедно получается притереться друг к другу, мне даже начинает казаться, что я смогу ее когда-то принять. Сегодня у меня на третьем уроке разболелась голова, и я отпрашиваюсь домой.
Влады дома нет, она утверждает, что ищет работу, но как я поняла, на деле работать никто не собирается. Я ложусь на свою кровать и незаметно засыпаю.
Будит меня громкое хлопанье входной двери, я встаю и только собираюсь выйти, как тут неожиданно сбивает с толку раздраженный голос Влады:
– Нет, эта дрянь еще в школе. Господи, Герман, если бы ты знал, как она меня раздражает. Я уже дни считаю, когда это все закончится!
Что отвечает невидимый Герман, я не слышу, но холодею от одной мысли, что Влада может меня обнаружить. Недолго думая, ныряю в шкаф-купе и застываю в уголке под стенкой.
– Так что, ты уже нашел покупателей? Ремонт тут, конечно, стремный, но нам же не сдавать ее, нам продать. Ты не жадничай, цену не накручивай, надо успеть все провернуть пока Лидка нам в опекунском совете задницы прикроет. Домик мне понравился, такая халупа самое то для моей племяшки. А главное, мне понравилась цена…
Я сижу ни жива ни мертва. Понимаю, что речь идет о моей квартире. У Владиславы в опекунском совете оказалась знакомая, которая помогла ей оформить опекунство, сейчас они продадут мою квартиру под видом улучшения жилищных условий, мне купят домик-развалюху в селе, а деньги за квартиру дорогая тетушка присвоит себе. Сколько таких историй я наслушалась в детдоме!