Я, Богдан (Исповедь во славе)

Мы были еще в дороге, когда встретила нас весть о свадебных обрядах короля в Варшаве и смерти великого гетмана коронного Станислава Конецпольского в его имении родовом в Бродах. Два месяца назад гетман женился на молодой (56-летний на шестнадцатилетней!) красавице, сестре воеводы познанского Софии Опалинской, и вот уже этот странный брак обремененного возрастом и чрезмерной тучной плотью старикана и прелестной молодой женщины увенчался такой желанной для моего народа смертью. Еще успел Конецпольский зимой представить королю свой "дискурс" - план войны с Крымом, который надеялся предотвратить опасный союз казаков с ордой. Дескать, казаки давно уже пробуют вести переговоры с Крымом и, только ли из-за обычного своего недоверия к христианам или же из особой опеки божьей над Речью Посполитой, сговор этот до сих пор не пришел к своему осуществлению. Старый погромщик наших вольностей хотя и с запозданием, но все же вынюхал то, что происходило уже давно и могло когда-нибудь дать свой плод. К хану обращался уже Павлюк, потом обращались к нему Гуня и Острянин. Просто удивительно, как до сих пор не могли подружиться и объединиться такие две невероятные силы, как казацкая и татарская. Сама судьба толкала эти два народа навстречу друг другу, хотя вначале та же самая судьба жестоко и несправедливо разделила их, противопоставила друг другу, наделив один народ землей такой богатой, что глаз резала своим достатком всем близким и далеким, а другой замкнув на тесном просторе земли яловой, сухой, каменистой и немилостивой к человеку.

Дискурс Конецпольского пришелся по вкусу королю, который, несмотря на свою болезненность, всеми своими помыслами упорно был нацелен на войну. Где угодно, с кем угодно, когда угодно, лишь бы только война. Любил повторять, что к войне тянет его собственный фатум, и сенату с сеймом приходилось тратить немало усилий, чтобы удержать Владислава от этого фатума.

Европу почти тридцать лет раздирала война, крупнейшие державы безнадежно увязли в ней, опустошали друг друга, и этому не было конца. Только Речь Посполитая вот уже около десяти лет выглядела единственным островком спокойствия и тишины среди адского моря огня и смерти, шляхта наслаждалась золотым спокойствием, никто не мешал ей угнетать своего хлопа, и если она и согласна была воевать, то только в своей земле и не с чужим врагом, а со своим собственным, со своевольным и мятежным плебсом, как изволили выражаться паны сенаторы и послы сейма.

Но вот Владиславу война сама шла в руки, к тому же с нескольких сторон одновременно. Во-первых, его собственное желание; во-вторых, происхождение королевы Людвики-Марии из рода Палеологов, которые владели когда-то Царьградом, потому его намерение завоевать столицу падишахов освящалось генеалогией; в-третьих, дискурс гетмана Конецпольского; в-четвертых, пророчества королевских математиков Титуса Ливия Буратини и Криштофа Мерожевского, которые объявили, что констеляция звезд бесспорно указывает на то, что король Владислав должен был одолеть огромную темную силу; и наконец в-пятых, - соблазнительные напевы венецианского посла Джованни Тьеполо, который прибыл на королевскую свадьбу еще прошлой зимой, и, хотя Владислав чувствовал себя так плохо, что даже с недели на неделю откладывал прибытие в Варшаву новой королевы, венецианец все-таки пробился к королю, воспользовавшись их давней, двадцатилетней приязнью, начавшейся во время путешествия Владислава по Европе. В Венеции Джованни Тьеполо был приставлен к польскому принцу комиссаром купеческой республики, умел показать все прелести царицы Адриатики и с тех пор завладел податливым сердцем будущего польского монарха.

Тьеполо привез приказ Рады десяти ускорить переговоры с польским королем - и не смог ли бы тот помочь Венеции, объявив войну туркам. Посол обещал восемьсот тысяч талеров, привез письма папы Климента и великого князя Этрурии, в которых всячески восхвалялись воинские таланты Владислава, и это так подействовало на короля, что он, не обращая внимания на все последствия тяжкие и нежелательные, без ведома сената и сейма, не пробуя выпросить у канцлеров великой печати коронной и печати Великого княжества Литовского, лично декларировал войну, поименовал полковников и капитанов, разделил между ними 80 тысяч дукатов и велел вербовать немецких наемников. Собственных денег у короля не было, Тьеполо тоже только обещал щедро, а развязывать кошелек Венеция не торопилась, вот почему Владислав попросил королеву вложить в задуманное им дело собственные деньги, и та не смогла отказать и выдала двести тысяч. Чтобы показать свой огромный опыт в искусстве Марса, король даже прекратил свои излюбленные ловы, каждый день посещал арсенал, проверял орудия, муштровал пехоту, перед королевским дворцом были разбиты военные палатки, война была у всех на устах.