- Беда меня цепляла. Немаетный отец мой обрадовался возможности обучить сына gratis[36], как это обещали отцы иезуиты. Так и оказался я в их школе. Не сидел никогда на передних местах, где были дети магнатов, которые щедро одаривали за обучение своих чад, но не оказывался и на "ослиной" скамье (для тугоумных), вот и вышел оттуда с душой непомутившейся и веры своей не продал.
- Пане Хмельницкий, - положил Немирич на стол свои холеные руки, зачем нам прибегать к напрасным конфронтациям? Не лучше ли поискать общий язык? Не пробивался бы к тебе ради напрасных споров, ведь не время и не место для них. Ты вождь казацкий, хотел бы говорить с тобою как с вождем.
- Казацкий или же и всего народа? - спросил я.
- А что народ? Кто его знает? Это еще не нация - для этого надобно иметь государя, двор, дипломатов, значение в мире. Разве вы все это имеете? Вы только казаки. А казаки - это элемент, право же, не державный. Введенные в державные ограничения, они неминуемо должны были стать врагами, губителями этой державы. Странно, как короли не могли этого заметить, еще и считали, будто сделают казаков защитниками своего величия. Однако теперь, когда своевольное казачество добилось собственного победного гетмана, когда оно впервые в деяниях своих может подать голос и влиять на судьбу королевства не только разрушительно, но и compositio inter status[37].
- Сам же молвил, что казачество не для согласия, а для возмущения мира возникло.
- Когда же обращается к нему сама история, пане гетман!
- Ага, история. Она диктует всем нам. Моими поступками и мыслями тоже руководит императив абсолюта. Но вот прибегает оборванный посполитый, весь в лохмотьях (даже душа в лохмотьях), и кричит: "Зачем тебе нужна история, гетман? Оглянись вокруг! Узри слезы! Услышь стоны!" Ты же, пане Немирич, приходишь и хочешь, чтобы слушал тебя.
- Хочу добра для народа, к которому принадлежу по своему происхождению.
- Знаю еще одного вельможного пана, имеющего такое желание. Пан сенатор Кисель.
- Не принадлежу к его друзьям.
- Знаю. Ведомо мне даже о том, как ты на сейме обвинял пана Киселя в дружбе со мною! Якобы я дал ему заверение, что его маетности будут сохранены в огнях войны казацкой.
- Это была обычная сеймовская конфронтация. В отместку пан Кисель добивался, чтобы все ариане продали свои имения на Украине, как это сделали они в Пруссах, ибо, мол, в Речи Посполитой только католики могут владеть землей и подданными. Но я прибыл по поручению более значительному и высшему.
- Уже догадался, что не от пана Киселя.
- Не спрашиваешь, от кого, гетман, ибо стекается к тебе в эти дни разве столько оферт. Но должен с надлежащим почтением отнестись к моим словам, когда скажу, что пришел от самого короля Швеции.
- Сдается мне, что в Швеции ныне не король, а королева Христина.
- Это так говорится для удобства, корона же шведская принесена была в Речь Посполитую Зигмундом Вазой, после его смерти перешла Владиславу, а теперь, когда умер и Владислав, - старшему из королевичей - Яну Казимиру.
- Ты бы еще сказал мне про московскую корону, которую украли из Кремля при самозванцах, а в придачу еще и прах царя Шуйского. Когда хоронили Зигмунда Вазу, возле него лежала шведская корона, на голове была московская, для польской же и места не нашлось. Зачем все это? Примеряют корону к своим головам вельможным, а каждый народ остается на своей земле, и не сдвинет его с этой земли никакая сила. Разве я не повел бы уже давно свое казачество на панские гнезда за Вислу и не пустил бы все таким дымом, что и сам святейший в Риме зачихал бы, но я не хочу отрывать народ от своей земли, ибо тут сила его и правда. Какую же правду принес ты нам, пане Немирич?
- Имею поручение от королевича Яна Казимира.
- Вот это уже речь настоящая: от королевича! Слушаю тебя, пане Немирич. Хотя, сказать по правде, считал, что прибыл ты не от Яна Казимира и не от брата его Кароля, а от трансильванского воеводы Ракоци. Ну, вишь, старый Ракоци умер, а за молодого ты еще, наверное, не станешь держаться.
На бледном лице Немирича промелькнула еле заметная улыбка.
- Пане Хмельницкий, Ракоци диссиденты, а корона польская может достаться только католику.
- Гей-гей, пане Юрий. А Стефан Баторий? Разве не был протестантом, а потом не перекрестился в католика, чтобы жениться на Анне Ягеллонке! Забыл ты, что Зигмунд Ваза молвил? Ради короны польской можно стать и иезуитом! Ну, да королевич Ян Казимир был уже и иезуитом, и кардиналом, теперь, говоришь, уже король шведский, а хочет еще и польским стать?
- Заверяет тебя, пане гетман, что когда станешь на его стороне при избрании и получит он корону, то объявит полную амнистию, удовлетворит все требования, приумножит казачеству старинные вольности и закажет ступать шляхетской ноге за Белую Церковь.
- Что же это за обещание: за Белую Церковь! А я уже Случь перешел и к Бугу иду, а там, может, и к Висле.
Немирич оставил без внимания эти мои слова, солидно продолжал: