Я, Богдан (Исповедь во славе)

От местечка Тясьмина проехали мы три больших мили по пустырю до Жаботина, но ночевать там не стали, а заночевали в Медведовке, от которой уже я хотел сразу добраться до Черкасс, где стояло войско.

На полмили от Медведовки растянулись длинные мосты на болотах рядом с руслом Тясьмина, как от Субботова до Чигирина. Ехал я этими мостами, и казалось - вот уже буду в Чигирине, вот увижу, услышу, вот... назойливые мысли, назойливая страсть. А где была моя доля?

Я свернул в Черкассы. Пять миль еще нужно было преодолеть, но что нам были эти мили, когда позади оставлены угнетение, упадок, горе и несчастье целых столетий!

Мы въезжали в Черкассы без предупреждения и без уведомлений, но кто-то уже ждал меня, кто-то приготовил встречу, достойную гетмана, слава сияла огнями, гремела пушками, разносилась громкими восторженными голосами.

Слава была со мною. А доля?

24

В Черкассах ждал меня Выговский с вестями значительными и незначительными, которые я должен был привести в порядок, выкладывал пан Иван все это добро с таким видом, будто сам и собирал и снаряжал вести, умело выставлял наперед более важные, отодвигая несущественное и всякую мелочь. Милая весть, когда кличут есть, как писано было на ложках казацких. Вести для гетмана собирались не все милые, да и не так-то и легкие, ибо в руках моих были теперь жизни и смерти людские, нужно было приютить вдову, накормить сироту, обучить неученого и задурить голову врагу.

- Пан Кисель снова подал голос, - мимоходом заметил Выговский.

- Еще откуда-то спроваживает тонкие шелка, чтобы окутать в них всех чертей-дьяволов да подсунуть доверчивым казацким душам.

- Если бы! Списался уже с московскими пограничными воеводами и подговаривал, чтобы ударили на татар.

- Ага. На татар? Отколоть их от казачества, а нас оставить голыми перед панским войском? Но уж поздно, пан сенатор! Кошке - игрушки, мышке - слезки!

- Наверное, воеводы еще не ведают ни про Желтые Воды, ни про Корсунь, осторожно промолвил пан Иван, - некоторые приметы указывают...

Я прервал его осторожную речь:

- Какие уж там приметы, когда весь народ поднялся от края до края! Уже Варшава и Стамбул знают о наших победах, сам составлял письма из-под Белой Церкви ко всем знатным властелинам, о чем же теперь молвишь?

Но Выговский умел быть занудным до невыносимости, когда имел в руках то, чего не имел ты, - вести.

- Прехватили казаки за Киевом одного стародубца Климова Григория, бесцветным голосом сообщил он, - пробивался он к пану Киселю. Послан севскими воеводами Леонтьевым и Кобыльским с письмом князя Трубецкого о том, что его войско готово выступить против татар.

- Где этот стародубец? - шепотом спросил я.

- Казаки препроводили сюда. Гнались за нами от Белой Церкви. Уже в Мошнах сказано мне о нем.

- А письмо?

- Отобрано. Теперь в гетманской канцелярии.

- Почему же молчишь?

- Уведомляю пана гетмана...

- Уведомляешь? Дуришь мне голову чепухой, а о самом главном молчишь! Завтра же поставить стародубца предо мною! Присмотрите за ним как следует, и чтобы все было чинно и благородно, как для посла. Снарядить его назад к воеводе. Теперь уже нашим посланцем. С листом к самому царю московскому!

- Царю? Мы ведь писали из-под Белой Церкви, - напомнил Выговский.

- Послали, а дошло ли? Да и что послали? Составлял ты, писарь, для всех одинаково, и всюду видна была твоя писарская душа. А тут требуется письмо, в котором билась бы душа целого народа!

На казацкой раде после Корсуня велено мне было проситься под руку великого государя Алексея Михайловича, всея Руси самодержца, объединившись с братьями нашими единокровными, а из-под королевской руки вырваться.

- Не был я зван на эту раду, гетман.

- Не был зван! А должен бы знать, хоть и не зван. Ну да ладно уж. Не стану обременять твою душу сим письмом. И никого не стану обременять, да и кто это сможет! Сам составлю, в эту же ночь!

Я не смежил век до утра. Какой там сон и кто бы спал на моем месте! Позади стояли величайшие битвы, еще слышал стоны раненых и видел кровь, которая течет реками, но уже не оглядывался на эти битвы, не содрогалась душа моя от смертей, и не радовалось сердце невиданными победами, - думалось о другом. Народу нужны не выигранные битвы, не утешение славой и волей, не сытость и спокойствие на некоторое время - ему нужно будущее. И возглавить свой народ может только тот, кто в состоянии обеспечить его будущее на все века. Обеспечить будущее. Слова, не имеющие названия. Как сказал тот ночной волопас: "Надо выигрывать не битвы, а долю". Многие пробуют этого добиться, но никто не может выйти за пределы собственной малости, одолеть ее. Кто одолеет, тот добудет величие. И не он один (он ведь тоже - слабый человек), а его имя, которым будут обозначаться все его дела, которые станут великими и бессмертными.