— То-то, — говорит, — смотрю, ты так выглядишь чудно! Одета как стиляга, размалеванная вся. Я сперва подумал, что в агитбригаде выступаешь. А, раз у вас даже комсомола нет, так вы, выходит, все такие? Ни за внешним видом, ни за моральным обликом следить некому, получается?
Ух я разобиделась! Тоже мне, моралист нашелся. На себя бы посмотрел!
Но огрызаться не стала, по-другому решила обломать. Это он в моем времени старый дед, а сейчас-то — обычный парень.
Я подождала немного для виду, а потом к Витьке подошла. Села рядышком. Майку с плеча пониже спустила.
— Мне и так, — говорю, — страшно, да еще ты ругаешься. Что я тебе плохого сделала? — Голову поднимаю, а взгляд печальный-печальный.
Редкий парень не повелся бы. И Витька, смотрю, притух.
— Ладно, — ворчит, — извини. Кто ж виноват, что у вас комсомольская работа не ведется… Давай мириться. — и опять руку подает.
Вот же блин! Нормальный обниматься бы полез. Утешать девушку.
Ну ничего, так тоже сойдет.
Я руку ему на ладонь положила. Погладила, будто случайно. Вперед подалась — так, чтобы майка с плеча еще ниже съехала, и то, что из топика выпирает, лучше видно стало.
Сработало — застыл. В темноте не видно, но чувствую, что краснеет. Взгляд отводит.
Я его другой рукой по щеке погладила. Лицо приблизила к лицу.
Ну?!.. Целуй давай! Тут-то тебе и прилетит — уж что-что, а обидно ржать я умею.
Но Витька вместо того, чтобы целоваться, меня за руку поймал.
— Да ты чего, — говорит, — рехнулась, что ли? Ты меня за кого принимаешь? — хоть и красный весь, но глядит твердо. — Это, что, у вас так положено?!
Сроду я парней по морде не била. Как-то и повода не было, и вообще за всю жизнь только с Оксанкой дралась — и то в детстве. А тут — как замахнусь!
Но промазала, Витька уклонился.
И вот тогда я разревелась. Без вранья, по-настоящему. Обидно почему-то стало до чертиков.
Вскочила, побежала.
Пуфик тот самый увидела, кинулась на него — и реву.
— Заберите меня отсюда! — Ору. — Домой хочу!
Долго вопила, но только, конечно, никто за мной не явился.
А когда заткнулась и уже просто всхлипывать начала, Витька говорит:
— Хочешь, расскажу, как мы Гагарина встречали?
Подошел, оказывается, и рядом сел.
— Да иди ты, — ору, — со своим Гагариным! Он помер давно. Разбился.
Пусть хоть не мне одной обидно будет.
А Витька говорит:
— Это у вас он помер. Я, если хочешь знать, может, тоже уже помер! Мне отцовский порок сердца по наследству перешел, даже в армию, на медкомиссии сказали, не возьмут… Ну ладно, это неважно. Ты слушай.
И погнал.
Как Гагарин в космос полетел, а вся страна по радио за полетом следила. Да что страна! Весь мир следил с замиранием сердца. Как он приземлился в Казахстане где-то и как его потом в Москве встречали.
Витьке повезло. Школа его — недалеко от улицы Димитрова. Их, учеников, вдоль улицы построили с цветами, а машина, на которой Гагарина везли, мимо ехала. ЗИС правительственный, черный с хромом. Красивый — до жути.
Космонавт в машине в полный рост стоял. Улыбался, рукой махал. А ребята цветы под колеса бросали. Витьку в первый-то ряд не пустили, там малышей выстроили, но космонавта он хорошо разглядел.
Как тот смотрел, как улыбался во весь рот — будто весь мир обнимал. Глядишь и понимаешь — вот он, настоящий советский человек!
А потом по радио говорили, что это — самый первый шаг нашей страны к покорению космического пространства. Скоро будут еще и еще!
И на Марсе будут яблони цвести… Слышала такую песню?
Я головой мотаю, а Витька:
— Ну, и ладно. Зато плакать перестала.
И улыбается не хуже своего Гагарина. Я и не поняла, как сама заулыбалась.
Витька с чего-то решил, что времени у нас осталось немного.
Если, говорит, в этом пространстве все перевернуто, то теоретически расстаться мы с тобой должны в полночь. Когда часы и так, и этак нули показывают. А времени — десять уже. И тут я вдруг поняла, что расставаться с ним жуть как не хочется. Сама не заметила, сколько всего этому дураку выболтала, ни с одной подружкой так не трепалась.
И про мать, как она вечно на работе занята, а домой приходит — орет, что лежу — ни фига не делаю.
И про Оксанку, которая вся из себя искусством интересуется, а по правде — только парнями.
И про то, что мне на хрен не уперся никакой универ.
И про одноклассников-дебилов, и вообще про разное.
А Витька — знай себе кивает. Грустно так.
— Чудной вы, — говорит, — народ. Слушаю тебя, слушаю — никак в толк не возьму, чего ты от жизни-то хочешь?
Я обалдела малость. Задумалась.
— Чтобы все от меня отстали, — говорю.
— Ну, — он говорит, — допустим. Дальше что?
Я подумала и говорю:
— Все любимые сериалы пересмотрю — это раз. Кошку заведу, шотландскую вислоухую. Вот такую! — фотку нашла, показала ему. — Это два. И создам про нас с ней группу в контакте.
А Витька как заржет.
— Ты чего?!
— Да Тома Сойера вспомнил. Как тот мечтал, что купит саблю, барабан, щенка-бульдога и женится! — и хохочет.
Так, что и я не удержалась.
— Бульдога, — говорю, — не хочу, они слюнявые. И замуж тоже не хочу.