И всё равно люби

– Рут, не хочешь ли завтра прокатиться? – спросил он.

И назвал место. Рут согласилась. Название места ничего не говорило ей. Рут подумала, что доктор предлагает просто прогулку – ведь по выходным люди вроде Ван Дузенов иногда отправляются куда-нибудь покататься.

Она надеялась увидеться с Питером.

Но когда доктор Ван Дузен на следующий день приехал за ней, Питера в машине не было. Рут уселась на переднее сиденье, и они тронулись. Был конец лета, они ехали мимо заболоченных озер, то и дело им попадались ибисы и цапли – снежно-белые крылья, длинные тонкие ноги, хрипловатые покрякивания, будто в такт звучавшему в машине джазу. Они остановились заправиться, и, вернувшись в машину, доктор Ван Дузен внимательно посмотрел на Рут.

– Все в порядке? – спросил он очень серьезно.

– Да, конечно, – ответила Рут. У нее было прекрасное настроение.

Но она не понимала, куда они едут, пока они не приехали и она не увидела ряды колючей проволоки поверх забора и пустые машины на парковочной площадке. И тишина, жуткая тишина.

Рут замотала головой, вжалась в сиденье. Она не выйдет из машины, нет. Она не хочет видеть отца. Известие, что он жив, потрясло ее.

– Ты уверена? – спросил доктор Ван Дузен.

Рут ничего не ответила. Ей не хотелось думать, что отец может быть в таком месте. Ей вообще не хотелось о нем думать.

Посмотрев наверх, Рут увидела постовую вышку, на ней двух мужчин с винтовками. Потом посмотрела на свои ладони, перевернула их и аккуратно сложила руки на коленях.

– Все в порядке, Рут, – сказал наконец доктор Ван Дузен. – Ничего страшного. Это была ошибка. Я виноват, прости меня. Я думал, ты поняла, куда мы едем.

Он завел мотор и развернулся. По дороге домой, когда уже почти стемнело, остановились перекусить. Доктор вышел и купил два гамбургера и кока-колу, Рут ждала его в машине.

– Рут, это я виноват. Ты уж прости меня.

– Он спрашивал обо мне?

– Кажется, он сказал, это тебе решать, – поколебавшись, ответил доктор Ван Дузен. – Что ты можешь навестить его, если захочешь.

Рут посмотрела на освещенные окна кафе, там за столиком сидели друг против друга мужчина и женщина, они смеялись. У женщины были рыжие волосы и броская помада.

– Ты не должна решить непременно сейчас, – сказал доктор Ван Дузен и протянул ей салфетку. – Можем попробовать когда-нибудь в другой раз. Если ты захочешь.

Как-то вечером в сентябре, перед самым началом учебного года, Мэри вдруг позвала Рут скорей спуститься вниз. Рут выглянула на площадку и увидела доктора Ван Дузена. Он был одет будто для вечерней прогулки – брюки цвета хаки, подтяжки, рукава рубашки закатаны до локтей. Просто зашел поздороваться? Но он не улыбнулся.

В небольшой гостиной, где подоконник был густо заставлен цветочными горшками, а между стульев бродили кошки, он попросил Рут присесть.

– Твой отец умер, – сказал он. – Покончил с собой в тюрьме. Я решил, ты должна об этом узнать. Хотя мне и очень горько сообщать тебе такие новости. Думаю, он сожалел, – доктор Ван Дузен поколебался, подбирая слова, – сожалел о своем прошлом, – закончил он твердо.

Мэри Хили замерла в дверном проеме. Она уже знала, ей сообщили раньше, догадалась Рут.

– Рут, я хочу, чтобы ты знала, – продолжал доктор. – Ни о чем не волнуйся. Я имею в виду деньги. Мы о тебе позаботимся.

– Она хорошая девочка, – подала голос Мэри, как будто почувствовав себя обязанной вступиться за Рут.

Доктор Ван Дузен взглянул на Мэри, потом посмотрел на Рут.

– Я знаю, – отозвался он.

Рут обвела глазами комнату. Иногда это ей помогало – просто начинаешь перебирать названия предметов вокруг, загромождаешь голову словами, перебираешь подряд все-все-все, что можешь вспомнить – и паника, это ужасное чувство, когда все ускоряется до невыносимости, отступает.

Лист, подумала она, глядя на усики филодендрона на окне. Кресло. Ковер с розочками. Луна по небу бредет. Волны шумят.

Мэри проковыляла к ней через комнату.

Рут почувствовала, как ее лба коснулась чья-то рука. Мэри.

Если Рут случалось проснуться летом до восхода солнца, она торопилась выйти на крыльцо. Надеялась увидеть, как Питер колесит на велосипеде по темным улицам, развозит утренние газеты. Но нет, ни разу не попала на него. Может, дом Мэри был ему не по пути. Рут снова и снова перебирала в памяти, как впервые увидела его – мальчишку, крутившего педали, как он отпустил руль и довольно насвистывал. Но чаще, когда она просыпалась, свет уже вовсю заливал комнату, огибая углы многочисленных комодов, шкафов, добираясь до нее. Ей нравилось быть окруженной баррикадами плетеных кресел и столов, лабиринтами тяжелых шкафов, бюро и секретеров, загромождавших весь второй этаж в этом доме, – среди них она чувствовала себя в безопасности.

Мэри почти не оставляла Рут в одиночестве – большая любительница поболтать, она охотно находилась в обществе Рут. Ну, а если выдавалась свободная минутка, всегда было что почитать.

Труднее всего приходилось в дождливые дни. С той поры Рут навсегда сохранила бессознательную привычку увязывать настроение с погодой.