И всё равно люби

Когда они покончили с обедом, солнце уже припекало вовсю, небо ярко синело. Рут чувствовала приятное тепло на макушке и не прикрытых платьем руках. Они с отцом шли к воде – полоске, блестевшей за крышами домов. В конце улицы сразу за пятачком парковки холмиками поднимались дюны, увитые колючими кустами шиповника, между которыми петляли тропинки.

Так они карабкались по песку, то и дело теряя башмаки. А после, когда песок закончился, перед ними открылась безбрежная вода, ослепительно сверкавшая на солнце. Рут, хоть однажды и видевшая уже океан, правда, тогда она была гораздо моложе, остановилась в остолбенении перед его величием. Она стояла и смотрела на яхты, загорающих людей, черные точки пловцов вдали, некоторые дамы были в цветастых купальных шапочках. Вдоль горизонта медленно плыл тяжелый широкий паром.

Но через минуту она почувствовала, что люди на пляже заметили их – стоящих вот так, одетых по-уличному, а у отца под мышкой еще и темная куртка.

Рут понимала, что отцу не нравится его работа. Его обмолвки, когда он изредка упоминал что-то о жизни тех, кто оказывался беззащитен перед его инспекцией, выдавали глубокую неприязнь к необходимости перебирать чужое поношенное барахло и скорбные трофеи побитого молью былого достатка – стаканы с отбитыми краешками и вилки с погнутыми зубчиками, потертые покрывала из шенили и коряво пошитые лоскутные одеяла, тяжелую уродливую мебель, которую так нежно любили ее сентиментальные владельцы. Он тщательно следил за своей одеждой и своими манерами, всегда был сдержан и вежлив, без всякого выражения осматривал лошадей и тощую скотину, бесстрастно изучал мебель и оценивал ее стоимость. Но Рут знала, он не переносит грязи, его оскорбляет запах чужих волос или кожи. Она заметила, что его привычка сперва подождать, промолчать толкала собеседников к излишней разговорчивости, некоторой неопределенности, смешанной с почтением к нему.

Во время аукциона, когда он начинал выкрикивать цену с этой странной напевной интонацией, то поднимаясь вверх, то опускаясь вниз с интервалом в пять или десять шагов, когда указывал на людей в толпе, казалось, будто из недр его появлялся кто-то другой – совсем другой человек, которого отец мог по своему желанию вызвать к жизни и снова запрятать куда-то в глубь себя. Рут видела, что люди смотрят на него так, словно от него зависит их жизнь. Он словно гипнотизировал их.

Когда Рут была маленькой, отец учил ее скороговоркам – сам он произносил их без малейшего труда.

И тот вор, кто воровал, и тот вор, кто покрывал.

Подорожник по дороге собирал прохожий строгий. Выбирал себе прохожий подорожник подороже.

Эти заковыристые фразы, об которые так легко споткнуться, так легко сбиться на несуразицу, впоследствии казались ей загадками, которые загадывал ей отец, желая что-то объяснить ей о себе.

Вор-оборванец.

Какой-то прохожий с подорожником.

* * *

Иногда отец садился за стол, в углу рта – сигарета, и рисовал, рисовал, рисовал – подробнейшие поэтажные планы домов, которые он собирался когда-нибудь построить. Ему хотелось дом с бассейном и теннисным кортом. Чтобы в каждой спальне по камину, в нише у окна – диванчик, а в ванной комнате – огромная ванна. Он мечтал о лакеях и дворецком, о буфетах со стеклянными дверцами, обшитом деревом кабинете, колоннах у парадной двери и навесе, под который ставить машину. Когда-нибудь мы станем богаты, говорил он. Не для прозябания в бедности он рожден.

Он почти не умел обозначить предметы на своих планах значками – не умел показать контур дерева или то, в какую сторону будет открываться дверь. Порой Рут присаживалась рядом и, облокотившись, глядела, как он рисует, – у него был особый механический карандаш и пачка линованной бумаги.

– Мы ищем подходящее место, Рут, – говорил он. – Надо найти подходящее место.

В тот вечер, когда солнце начало клониться к закату, после ужина – тушеные бобы и хот-доги, заодно купили и еще кое-какой еды впрок, – Рут и ее отец пошли вслед за всеми в дюны. От ветра трава стелилась совсем низко. Они карабкались вверх по тропинке, и шум океана становился все громче, ближе, чем вчера. Когда они поднялись наверх, Рут увидела, что начался прилив и поднялся ветер. Огромные низкие облака, освещенные закатным солнцем и потому казавшиеся темными, будто товарные вагоны, плыли низко вдоль горизонта.

Отец бросил куртку на землю, чтобы Рут могла сесть. Рут смутилась, что у них нет настоящей подстилки. Вокруг них пожилые пары расставили складные алюминиевые стульчики, семьи с маленькими детьми раскинули пестрые лоскутные покрывала. Ей казалось, что все то и дело смотрят на них, видят, что они чужие. Рут оглядела пляж: интересно, узнает она того мальчика на велосипеде, если снова встретит его?

Впрочем, скоро спустилась темнота, и лиц было не разобрать.

Ракеты, вылетавшие из какой-то далекой точки на берегу, с тонким свистом проносились над их головами и огнями распускались в ночном небе. Чернильную тьму рассекали снопы искр.

Вокруг них все веселились, хлопали в ладоши – радостно хлопала и Рут.