А накануне высокой встречи «Советская Россия» побеседовала с Захаром Прилепиным. Я Захара люблю. Как же! И он иногда даёт о себе знать. На мою статью «Маршал Рокоссовский и килька пряного посола» прислал воплик: «Гениально! Низкий поклон». Спасибо. Правда, а что гениального в ликбезе для Радзиховского, которого я вывел там в образе кильки? Но вот что в этой беседе примечательно. Журналист спрашивает: «Сорокин напишет про г…о, а вы?» Захар в свою очередь говорит: «Они сидят в своей ж…е». Конечно, никаких точек здесь нет, это я по своей замшелости их поставил. И такое состязание г…а и ж…ы на страницах коммунистической СР я встречаю впервые. Рубикон позади. Россия, вперёд!
Тут же и семейная фотография Захара: величественный отец с четырьмя своими детишками. Прекрасно! Особенно мил самый маленький: раззявил во всю мочь ротик, в котором торчит один зубик, и трогательно растопырил пальчики ног, и всё ему до фени. Фотографировала, видимо, супруга. А на груди и у Захара и у всех деток — нательные кресты. Так вот, как же это: кресты и ж…а да ещё публично? Не страшно, что скажет потом это существо, у которого сейчас один зубик?
Такое впечатление, что писатели, свободно употребляющие подобные слова думают, что до них этого никто не знал и не умел. Да взять того же Толстого. Горький, бывавший у него и в Ясной и в Крыму, вспоминал: «О женщинах он говорил много и охотно, как французский романист, но всегда с той грубостью русского мужика, которая — раньше — неприятно подавляла меня. Сегодня в Миндальной роще спросил Чехова:
— Вы сильно распутничали в юности?
А.П. смятенно ухмыльнулся и, подёргивая бородку, сказал что-то невнятное, a Л.H., глядя в море, признался:
— Я был неутомимый…
Он произнёс это сокрушённо, употребив в конце фразы солёное мужицкое слово… Вспоминается моя первая встреча с ним, его беседа о «Вареньке Олесовой», «Двадцать шесть и одна». С обычной точки зрения речь его была цепью «неприличных» слов. Я был смущён этим и даже обижен; мне показалось, что он не считает меня способным понять другой язык. Теперь понимаю, что обижаться было глупо». Но так же глупо и тащить это в свои книги. Перечитайте ещё раз, как написана сцена между Анной и Вронским. И потом, одно дело Толстой, а другое — какой-то матерщинник еврофейской культуры.
СБРЕНДИЛ?
Итак, не прошло и двух пятилеток, не миновало и двух президентских сроков, не отвалился ещё от русской культуры Швыдкой, а Большой театр уже реконструировали. Прекрасно! Больше всех рад Сергей Брилёв, молодой журналист с телевидения, который вёл репортаж, и директриса музея театра Ольга Свиблова, дама не первой молодости. Она купила в буфете шоколадку и поделилась с Эллен Бэрри, американской журналисткой из «Нью-Йорк тайме» своей радостью: «В советское время шоколад был настоящим событием!» Да, да, не зря же была песенка:
—
—
И вот мадам получила свою шоколадку.
Говорят, потрачено 4 с половиной килограмма золота. Странно. Я не пожалел бы и 20. А всё обошлось в 21 миллиард рублей, по другим сведениям — в 22. Разница пустяковая. Подумаешь, какой-то миллиард, ведь это всего лишь тысяча миллионов. И неужели хотя бы миллиардиков 5-10 не приватизировали? Хорошо, если не. Надеюсь, что не. А то ведь повсюду приватизация и спекуляция, воровство и растрата, подкуп и взяточничество, лихоимство и казнокрадство. Сам же Медведев в начале своего золотого срока известил народ, что даже высокие должности, депутатские мандаты продают и покупают. Притом и тарифы были опубликованы. И спрашивается, с какой стати сей объект оказался исключением из общего правила, — только потому, что дело начиналось под приглядом и при участии М.Швыдкого? К тому же известно, что первоначально кантора запросила на реконструкцию 25 миллиардов рублей, правительство снизило до 15-ти, а реально ухлопали всё-таки 21–22. Известно и то, что Следственный комитет при Прокуратуре возбуждал против прорабов Мельпомены дело о растрате. Это наводит на размышление о бренности всего сущего, в том числе — совести и стыда…Вот и все бронзовые канделябры, и все бронзовые дверные ручки исчезли. Помните, как на тёплой встрече Ельцина с цветом русскоязычной интеллигенции здесь в Большом, в Бетховенском зале известный пианист Петров Николай Арнольдович взывал к нему: «Всех, кто против реформ, вы, Борис Николаевич, канделябрами, канделябрами!» Вот и Ельцин ушёл в лучший мир, и Николай Арнольдович за ним последовал, и канделябры исчезли. Скучно жить на этом свете, господа, без канделябров…