И вблизи и вдали

НАД КАНАДОЙ

Над Канадой, над Канадой
Солнце низкое садится.
Мне уснуть давно бы надо,
Только что-то мне не спится.

Над Канадой - небо сине,
Меж берез - дожди косые…
Хоть похоже на Россию,
Только все же - не Россия.

Нам усталость шепчет: "Грейся",
И любовь заводит шашни.
Дразнит нас снежок апрельский,
Манит нас уют домашний.

Мне снежок - как не весенний,
Дом чужой - не новоселье.
Хоть похоже на веселье,
Только все же - не веселье.

У тебя сегодня - слякоть,
В лужах - солнечные пятна.
Не спеши любовь оплакать,
Позови ее обратно.

Над Канадой - небо сине,
Меж берез - дожди косые…
Хоть похоже на Россию,
Только все же - не Россия.

Примерно через год канадское радио в передаче на русском языке сообщило: "Как нам стало известно, в Советском Союзе впервые написана песня о Канаде. По нашим сведениям, написал ее моряк с военного парусника "Крузенштерн". После этого по радио звучал фрагмент записи этой песни. Уже значительно позднее, в семьдесят шестом году, во время 16 рейса научно-исследовательского судна "Дмитрий Менделеев", попав на заход в столицу Новой Зеландии Веллингтон, я услышал в гостях у новозеландского профессора Киблуайта песню на английском языке, записанную на пластинку, которая показалась мне странно знакомой. Она называлась "Заход солнца в Канаде" и представляла собой точный английский перевод моей песни. Правда, исполняло ее женское трио под джаз так красиво, что опознать первоисточник было не просто. Люди, посещавшие в разное время Канаду, говорили мне, что песня широко распространилась среди русской эмиграции в Канаде и пользуется там широкой популярностью. Труднее было с публикацией этой песни у нас. В начале семидесятых главный редактор одного из толстых журналов снял ее уже из набора как "явно эмигрантскую".

На песню эту написано немало пародий. Одна из них связана с печальным событием, случившимся в Северной Атлантике, неподалеку от нас, в 1965 году трагически погибла американская атомная подводная лодка "Трешер". Оказавшись вблизи от места, где это случилось, мы узнали об этом сначала по радио, а потом в районе появился целый американский флот, ведущий поиски. Из сообщений по радио наше начальство узнало также, что поскольку лодка атомная, то в результате бедствия могло раздавить атомный реактор, что создаст радиоактивную угрозу. Надо было что-то срочно предпринимать. У нас на "Крузенштерне" где-то в боцманских кладовых гнили три положенные по штату старых и проржавевших от морского влажного воздуха радиометра, находившиеся на попечении одного из боцманов, числившегося "военным химиком". Попытка включить их и померить радиацию ничего не дала - оба дозиметра были неисправны. Вот тут-то командир Власов вспомнил обо мне. Дело в том, что я, как уже упоминалось, по военной специальности - инженер-радиометрист. Меня немедленно вызвали перед грозные очи начальства и приказали "починить и доложить".

Надо сказать, что когда я впервые попал на военное судно, то четкость команд и докладов об исполнении, все охватывающий и предусматривающий корабельный распорядок, грозные кары за малейшее отклонение от указаний, создали у меня, новичка, обманчивую иллюзию, что уж на военном-то флоте в отличие от "гражданки" существует железный порядок. В 11 часов 15 минут, например, принудительная трансляция разносила по всем судовым помещениям такую команду: "Окончить корабельные работы - команде руки мыть", — чтобы никто не забыл вымыть руки, и только через десять минут после того: "Команде обедать". Уже значительно позднее, отплавав на военных судах, я усвоил, что бардак там не меньше, а, пожалуй, даже больше, чем на гражданских, поскольку правду начальству все докладывать, как правило, боятся, поэтому, четко по-военному приложив лапу к уху, рапортуют "есть", хотя и знают, что не только нет, но даже и быть не может. Мне неоднократно приходилось быть свидетелем того, как утяжеленное погонами и золотым шитьем начальство назначало сроки подготовки для выхода судов, зная наперед, что они нереальны, и подчиненные это отлично знали, но все молчали, опасаясь за свои "звездочки". Приходилось только удивляться, как все-таки при таких порядках мы ухитрились выиграть прошедшую войну. Остается предполагать, что у противника, несмотря на его хваленую немецкую педантичность, порядка было еще меньше.