И.В.С.

Весь вокзал в курсе, что здесь уже два дня, как расположился батальон латышей, ждут отправки на фронт, нет состава. Малолюдно-то как! Никто никуда не едет, у всех дела на месте, сроки отъездов переносятся. Пусто. Есть народец, но нет вокзальной толчеи. Все чинно, спокойно, даже местное руководство заскучало, прибыло посмотреть на наш концерт.

Ничем особенно не примечательный блондинистый тип в клетчатом пиджаке издали держал ситуацию под контролем. Расположился в третьих рядах, даже чуточку в стороне. Крупная шестерка, выставленная им перед собой, как щит от возможных проблем, старательно мониторила перрон за спиной у начальства, вяло имитируя беседу. Сам же козырной периодически поглядывал из-за этой глыбы и внимательно слушал. Но — любопытство сгубило кошку. Когда я доставал документы, он сократил дистанцию, слегка отодвинув своего помощника, и мы встретились глазами. По-взрослому посмотрел. Опытный у него взгляд, понимающий. Возможно, даже просек уже всю ситуацию, но уйти не успел.

Петерс картинно сделал два шага мне навстречу. Еще бы честь отдал, совсем уже…

— Товарищ Сталин, какой будет ваш приказ?

— Все свободны, кроме… Задержать и обыскать патруль, этого — я показал на оторопело стоящего Николая — и тех двоих. Оружие изъять. И соберите то, что они здесь набросали.

Повернувшись к впавшему в транс подростку, подмигнул, а затем, развернув к себе спиной, дал хорошего шлепка по заднице, выбивая скопившуюся пыль.

— Думай! Маленьких береги. И не шали.

Ишь, как думать побежал. Прочая публика молча и без вопросов так же наращивала расстояние.

— Хорошо. Поднимайтесь, пойдем, посмотрим наши вагоны.

Надя и Федя определенно в прошлой жизни были жирафами. Можно наглядно наблюдать, как до них доходит. Вот сейчас до них дошло, что сказал Петерс. Все-таки, брат и сестра, очень заметно.

А до группы задержанных тоже что-то дошло и они загомонили, каждый на свой лад, пытаясь из кольца набежавшего оцепления докричаться до нас с Петерсом. И все объяснить! Поймав взгляд Петерса, показал глазами на дальний забор вдоль железнодорожного полотна. Он кивнул. Я посмотрел на свою молодежную команду и снова взглянул на Петерса. Еще один кивок. Кремлевская школа.

— Товарищ Петерс, я жду вас у вагона. Отрядите со мной пятерых бойцов, а сами сопроводите этих граждан для выяснения личностей. Если все нормально — отпустите.

Повернувшись к поникшей пятерке:

— Надеюсь, у вас все в порядке с документами?

И, не слушая утвердительных криков, двинулся по перрону, отмахиваясь от назойливого Федора, который старался все мне объяснить, еще раз, в лицах, переживая свой подвиг.

Наденька, подхватив пожитки, семенила следом. Двое галантных латышей все время пытались переложить ее ношу в свои руки, борьба с ними отвлекала ее от федькиной повести и мыслей о пережитом. Жизнь продолжалась.

Минут через десять где-то справа в полукилометре грохнул залп, потом еще несколько отрывистых выстрелов. Я оглянулся. Глаза у остановившейся Нади были широко раскрыты в невысказанном вопросе. Сейчас заплачет. Пришлось усмехнуться успокаивающе.

— Пугают. Чтобы бежали и никогда здесь больше не появлялись.

Можно было попробовать отправить пацаненка в ЧК с запиской Феликсу, чтобы присмотрел, прислонил к какому-то делу. Но рискованно. Хрен его знает, какая шлея Эдмундычу под хвост попадет, что будет с запиской и пацаненком. Информации у мальчишки никакой нет, а в подвалах идет практически гласное соревнование — кто быстрее и качественнее забъет арестованного. Это поветрие уже распространилось по всем городам, где мы пока удерживаем позиции. Народ изощряется в применении средневековых пыток. Это они так думают. На самом деле, никаких средневековых пыток никто не применяет, мне ли не знать. Разве что, у наших китайских наемников в отрядах есть что-то похожее, да и то, все, что они делают, проходит скорее по разряду средневековых казней. Информацию такими способами никогда снять не удавалось. По крайней мере, на моей памяти. Не доживают люди до разговора. Наши венгры и австрийцы пытались что-то изобретать, но быстро забросили, скатившись до уровня русских коллег и называя это азиатской жестокостью.

Перрон закончился и образовалась свалка галантных кавалеров, наперебой предлагавших даме ручку для оказания помощи в прыжке с платформы. Я в свалке не участвовал, увлеченно раскуривая погасшую трубку несколько в стороне, а Федька пытался слезть с платформы самостоятельно. Его попытка лечь на брюхо и спустить вниз ноги, страхуя себя руками, была всеми замечена, но, для сбережения Фединой гордости, проигнорирована. Спрыгнул, не расшибся и тут же бросился разгонять наглецов. Пришлось вмешаться и, слегка покрасневшая Наденька, наконец, смогла коснуться песка железнодорожной насыпи носочками своих очаровательных ботинок.