И.В.С.

И чего делать? Отсюда надо уходить, срочно, а то через пол-часа на чем-нибудь проколюсь и в дурку поеду. Акцент, говоришь? Ты меня еще по-грузински спроси.

По улицам погуляю, там и о дальнейшей жизни подумаю. Надеюсь, личность моя пока неизвестна, плакаты на улицах не висят. Не пропаду в родном городе, разберусь как-нибудь, но, вообще, надо безотлагательно отбыть в… в Южную Америку, пожалуй. Ленинград портовый город, хорошо, а то сейчас все начнется, если не уже. Сначала в Бразилию, попозже куда-нибудь в Австралию. Там я еще не был. Что у меня с документами? В нагрудном? Паспорт есть. А мандатов то, мандатов…

Так что, неведомый товарищ, вот такая у меня реакция на твои действия. А ты чего ждал?

Прошел на кухню — за столом трое, мне чуть-чуть места оставили в самом уголке у стены. Мужик, разбудивший меня, все еще хмурится. И чего? в десять минут я уложился. Женщина — то ли хозяйка, то ли прислуга, улыбаюсь благодарственно, принимаю чай в подстаканнике. Девушка, заглянувшая ко мне, строго спросила:

— Иосиф, вы сейчас в Смольный, с папой? Скажите, сегодня восстание?

Мрачный вскинулся, недовольно зашевелил бровями. Папа-конспиратор. Ату ее!!!

— Тата, не говори ерунду, с чего ты взяла?!

— Все знают, все! Иосиф, ведь правда, восстание сегодня, я знаю!

Я тоже кое-чего знаю, но помалкиваю. Эх, дети…

— Спасибо за чай. Нет, не в Смольный, у меня еще другие дела, спешу…

Еле остановился, чтобы не прокартавить:

— Конспигация, батенька!

Что халявная молодость делает, прямо в голову бьет. Мужчина несколько растерянно спросил:

— Так ты один пойдешь?

Кивнул, встал и вышел из кухни, он поднялся следом. Женщина сокрушенно вздохнула: — Опять ничего не позавтракал.

Оглянулся: — До свидания, спасибо, тороплюсь — и прошел в коридор. Не продумал, что тут может быть мое на вешалке? Зайдя в комнату, взял с дивана шинель, зорко наблюдая, не вызовет ли это удивления. А и было бы — мне уже почти все равно, больше не увидимся. Накидывая, протянул руку мужчине.

— Мне пора.

И, не давая продолжить вопросы, тронулся к двери.

— Открой, пожалуйста.

Удивленно взглянув, он пропустил меня на лестничную площадку и мои шаги загрохотали в гулком лестничном пролете — впервые после этих почти тридцати лет. Едва ли не бегом спустился и вылетел из парадной. Глухо ахнули двери. Свобода![1]

Темно, начало восьмого, посветлеет еще часа через два. Единственный фонарь на перекрестке склонил желтую голову. В доме напротив свет только в трех окнах, да в соседнем здании над подъездом дышит тусклая лампочка. Моросило, мелкий дождик прозрачной сеткой ложился на волосы. На улице никого — или пока слишком рано для разомлевших со сна богачей, или район такой малонаселенный. Поднял воротник, сунул руки в карманы и, зябко передернув плечами, зашагал направо, поглядывая на дома, высматривая таблички с названием улиц, — может, увижу знакомые, определюсь по месту.

И тут на меня навалилось, это я уже не мог больше сдерживать. Еще вчера я был Чингисханом, умирающим от ран императором монголов, но — Чингисханом!!! Вся моя жизнь осталась там — Бортэ, Хулан, Хулугэн, Цэрэн, мои родные, друзья, мой народ, мое время. Все они умерли, растворились в веках, прошло семьсот лет. а для меня прошла только эта ночь. Запах волос Хулан, тепло ее руки… Перед глазами плыли образы моих дорогих, бесконечно родных и любимых, потерянных навсегда. Моя модель вселенной оказалась несостоятельной, мир рухнул, кольцо времен, возможно, не замкнется, увижу ли я их когда-нибудь… Память о них и былом — вот и все, что осталось от тех прожитых лет.