И в горе, и в радости

Дальнейшее выяснение отношений почти ни к чему не привело. А лишь слегка прояснило имевшуюся весьма печальную картину. Ну да, у Валерия появилась женщина, и уходил он, понятное дело, к ней. На этом историю можно было бы и закончить, если бы снова не это вездесущее, неумолимое, как смерть, злоехидное, с ног на голову всё переворачивающее «но». В нашей истории, это мелкое и противное «но», явилось именно той самой соломинкой, которая легко могла переломить спину пресловутому верблюду. То есть Рите.

– Я ухожу, – сказал с грустным вызовом Валера, – но кроме того, подаю на раздел имущества… Просто хочу предупредить, чтобы ты знала.

– Что? Как? – спросила не успевшая опомниться ещё и от первой ошеломляющей новости Маргарита, – Но дом… мой, ещё от бабушки мне…

– От бабушки, от дедушки, от серого козлика, – с неожиданной злостью перебил её Валерий, – знаю я, что ты сейчас скажешь… А то, что я за двадцать лет здесь сделал, уже не считается? Это мы уже благополучно забыли?!

Маргарите показалось, что она принимает участие, причём против своей воли в какой-то пошлой комедии или глупом розыгрыше.

– Послушай, но ведь это ты решил уходить…

– Да, – запальчиво отозвался муж, – потому что мне нужна жена, – он посмотрел прямо на неё и повторил по слогам:

– Же-на! А не выжатая, как лимон, готовая рухнуть от усталости взмыленная лошадь… Можешь ещё отправиться куда-нибудь, не всё ж в одном месте месяцами торчать… А по поводу дома, будь уверена, я консультировался, у меня и свидетели есть, которые, если у нас дойдёт до суда, дадут нужные показания. Кто-то из них камень привозил, у кого-то я плитку заказывал, да и много чего ещё, все эти товарные чеки и квитанции, представь, на моё имя, ты же занята постоянно. Так что если не захотите с матерью продавать дом, можем рассмотреть вопрос денежной компенсации…

– Послушай, – после некоторого размышления произнесла, наконец, Маргарита, – неужели ты сможешь так поступить?

Валерий отвернулся и пожал плечами.

– Мне ведь нужно где-то жить…

– С моей новой молодой женой, – мысленно продолжила за него Рита, – которая не такая взмыленная и не настолько ещё выжата, ну-ну…

В тот же вечер, Валерий взял чемодан с собранными, оказывается, загодя вещами и уехал. Пока что на квартиру к своей избраннице, к слову говоря, не такой уж и молодой, зато при взгляде на её роскошные, кустодиевские формы, уж точно никто не назвал бы её выжатой, как лимон. Язык бы просто ни у кого не повернулся.

Мнение близкого к семье круга, как, впрочем, и более отдалённого, было неумолимо и однозначно: он подлец, а она страдалица. Он агрессор, а она жертва.

Маргарита и сама вначале так считала. И проживая последовательно все классические стадии, неминуемые при расставании она впадала то в одну, то другую крайность. Сначала Рита была уверена, что всё ещё можно исправить. Потом впала в бессильную ярость, попутно начиная обвинять его, затем себя, а в конечном итоге, всю свою разнесчастную жизнь. После, пытаясь найти те спасительные якорьки, при помощи которых у Валерия вдруг откроются глаза и он вернётся к ней, содрогаясь одновременно при мысли, что мог её потерять, она медленно, но планомерно погружалась в депрессию.

На каком-то из этих этапов, она старалась достучаться до сына, выясняя, что он обо всём этом думает и подспудно желая заручиться его поддержкой. Сынок отмёл все эти попытки одним лениво-безразличным поднятием бровей и натужно-изнемогающей просьбой оставить его в покое, не забивая ему голову своими унылыми, стариковскими разборками.

В какой-то отчаянной попытке, сделать хоть что-нибудь, она позвонила свекрови, хотя интуиция подсказывала ей, что это бесполезно. Так и получилось. Свекровь её выслушала, а затем сказала всего одну фразу, после чего повесила трубку.

– Извини, но не я вас сводила вместе, так что не мне вас и мирить…

– Да мы ведь и не ссорились, чтоб нас мирить, дело-то не в этом… – попыталась возразить Маргарита, но в телефоне уже раздались гудки.

И ей довольно долго было плохо. Очень плохо, по-настоящему. Особенно, когда она поняла, что он не придёт. И ей казалось, что она совсем одна. Самая несчастная на свете. Хотя это было не так. И Рите хватило внутренней зоркости, чтобы увидеть и почувствовать это. Она есть сама у себя, и это главное.

А ещё через некоторое время её отпустило. Совсем. Она поняла и приняла тот факт, что он не придёт. И вздохнула, когда стало ясно, что даже если бы он вдруг пришёл, то она уже не примет обратно. Ни за что. И стало легче, и открылось второе дыхание. И его поступок сейчас уже не кажется ей невероятным и чудовищным предательством. Несмотря на то, что по суду, скорей всего, ей придётся выплатить бывшему мужу кругленькую сумму. И даже в том, что для этого наверняка придётся брать кредит, Рита перестала видеть полный крах и провал в безысходность.