И тогда я солгал

Я представляю себе, как ученики вечерней школы после рабочего дня сидят за партами. Хотят добиться успехов. Знают, что из них может выйти что-нибудь дельное. Я так и не пополнил их ряды. Возможно, считал это унизительным из-за глупой мальчишеской обиды: если мир не дал мне того, что я хотел, то будь я проклят, если стану собирать крохи с его стола.

— Зачем тебе ходить в вечернюю школу? — спрашиваю я. — Ведь тебе не нужна никакая квалификация.

— Я хочу учиться. У меня в голове сплошной кавардак. Математика такая холодная и ясная. Когда я думаю о ней, все прочее отступает.

Сверху раздается крик. Это Джинни.

— Пойду-ка одену ее, — говорит Фелиция. — Пусть поиграет в саду. День такой прекрасный.

— Может быть, сводим ее на Гвидден? — нахально предлагаю я. — Побегает по песочку.

Впервые я прохожу через город среди бела дня, не жмусь к стенам, будто ночной вор, и не делаю большого крюка. Иду рядом с Фелицией и несу ее корзинку. С другой стороны Джинни крепко схватила мать за руку. Не смотрю ни налево, ни направо. Держу голову прямо, пусть люди разглядывают меня, если захотят. Мы спускаемся по запутанным улочкам, потом выходим на большую дорогу, на которой расположена швейная фабрика. Повсюду дети, и женщины снуют туда-сюда, приглядывая за ними. Ни одного знакомого лица, но я чувствую себя в безопасности, когда иду рядом с Фелицией. Она ступает легко и то и дело здоровается со всякими людьми.

По отлогому спуску мы выходим на песок. На скалах, как всегда, мальчишки, которые независимо от сезона плещутся в воде, но они довольно далеко. Сейчас отлив, поэтому песок гладкий и чистый. Фелиция снимает с Джинни ботиночки и чулки, чтобы удобнее было бегать, а потом достает из корзинки деревянный совочек и жестяное ведерко. Обшарпанные и побитые. Джинни подбегает к кромке воды, встает как вкопанная и наблюдает за мальчиками. Ее передничек и волосы треплются на ветру. Я впервые вижу в ней маленькую Фелицию.

День такой, какие бывают в разгар лета. Припекает послеполуденное солнце, а море сверкает, будто ограненный алмаз. Фелиция расстилает макинтош, а я кладу сверху свое пальто, чтобы сидеть возле нее и вместе смотреть на воду. Из гавани выходит люггер, огибает скалы. Внутри небольшой бухты море спокойное, только мелкие завитки волн набегают на берег.

— Так бы и не уходила отсюда, — говорит Фелиция.

— Даже в Кембридж?

— Это несбыточная мечта, Дэн. Я занимаюсь пять часов в неделю, и то если повезет. Пожалуй, я неглупая, но на этом все. — Она искоса смотрит на меня и улыбается. — В Кембридже надо мной будут смеяться. — На ней шерстяная фуфайка, похожая на одну из тех, в которых Фредерик играл в крикет. Из подвернутых рукавов высовываются узкие запястья. Она вытягивает руки вверх над головой, потом опускает. Я вижу, как очертания ее тела проступают под плотной вязкой кремового цвета, потом снова скрываются. Смотрю в сторону и зарываюсь рукой в песок, пылая от смущения.

— Прекрасный день, правда?! — громко восклицает Фелиция.

Она всегда была такая. Если мы приходили к морю, она садилась поближе к воде и часами смотрела на нее, а мы с Фредериком играли рядом или удили рыбу, используя для наживки кусочки моллюсков. Джинни подбирается к воде. Украдкой оглядывается на нас.

— Далеко не зайдет, — говорит Фелиция, и мы смотрим, как Джинни наклоняется и начинает метать в сторону горизонта пригоршни песка и воды. На душе у меня легко и спокойно.

— Она вымокнет насквозь, — бормочет Фелиция.

Я встаю, подхожу к Джинни, поднимаю ее и сажаю себе на плечи. Это оказывается для нее слишком неожиданно, поэтому она не сопротивляется. Наверняка так делал бы ее отец, да и Фредерик тоже. Усаживаю ее поудобнее и бегаю с ней на плечах вдоль кромки воды, изображая из себя коня. Я видел, что так делают отцы. Она смеется и хватается за мои волосы. Мне нравится слушать ее смех. Он звучит словно против ее воли, будто смеяться она не хочет, но и сдержаться не может. Мы скачем взад-вперед вдоль побережья, пока я не выдыхаюсь. Джинни подается вперед и хватается за мою шею. Мне на кожу веет ее дыхание, она не прекращает смеяться. Я снимаю ее со спины и кручу вокруг себя. Вдруг она изгибается, точно угорь, и впивается зубами мне в руку, у основания большого пальца.

— Мелкая негодница, — говорю я. — Я тебя поколочу!

Она смеется еще сильнее и нагибает голову, чтобы укусить меня еще раз, но я не позволяю. Я думаю, что если так продолжится дальше, то она скоро расплачется, поэтому опускаю ее на песок и подвожу обратно к Фелиции.

— Что за человек был Гарри Ферн? — спрашиваю я. — Почему ты вышла за него?

Она берет Джинни к себе на колени и наклоняется к ней.

— Он был очень милый, — отвечает она наконец. — Пришел и сказал, что хочет на мне жениться. Я удивилась, потому что это было в высшей степени неожиданно, но он очень сильно хотел на мне жениться. Отцу Гарри не понравился, но он ничего не сказал. Гарри собирался на фронт, и мы поженились.

Она умолкает и отворачивается, совсем как я недавно. На щеках у нее медленно проступает румянец.